около водоема – речки, болота или лесного озерца.
– Не увяз? – будто угадав, о чем он думает, спросил участковый. – На лугу-то, небось, как всегда, топко!
– Топко, – согласился «танкист». – Только на этой штуке, чтоб увязнуть, еще постараться надо!
Он с гордостью постучал костяшками пальцев по броне. Зернов удивленно приподнял брови и красноречиво посмотрел на Самарцева. Звук получился гулкий, как будто человек в порыжелом шлеме постучал не по толстой танковой броне, а по пустой железной бочке из-под солярки. Самарцев в ответ тоже задрал рыжеватые брови и не менее красноречиво посмотрел на напарника, как бы говоря: да, я это слышал, и что теперь?
Он снова был прав. Рабочая версия чем дальше, тем больше выглядела несостоятельной, но отработать ее до конца следовало в любом случае. Другой у них по-прежнему не было, и, подавив вздох, капитан вынул из внутреннего кармана куртки служебное удостоверение и двинулся к танку, от которого даже на расстоянии трех метров ощутимо тянуло теплом и запахами горячего железа, дизельного топлива и выхлопных газов.
Глядя поверх высокого бетонного забора с глухими железными воротами, можно было увидеть только верхушку пологого травянистого пригорка. Там, наверху, из травы выглядывало некое приплюснутое, будто прильнувшее к земле сооружение из голого серого бетона, над которым торчала высокая, укрепленная растяжками металлическая мачта – то ли антенна, то ли громоотвод. Издалека это строение больше всего напоминало оголовок какого-то бункера или дота, сразу настраивая того, кто стоял перед воротами, на суровый военно-полевой лад.
Простые смертные оказывались перед этими воротами нечасто и только тогда, когда их сюда зачем-либо приглашали. Чтобы сюда попасть, нужно было проехать идущей через густой смешанный лес извилистой проселочной дорогой, у поворота на которую испокон веков висел «кирпич» – знак, категорически запрещающий проезд любого транспорта, кроме того, которому, как говорится, положено.
Тех, кто игнорировал запрет, в нескольких километрах от поворота встречал шлагбаум. Направо и налево от него, теряясь в лесу, тянулась изгородь из двух рядов колючей проволоки, между которыми через равные промежутки стояли деревянные вышки под четырехскатными шатровыми кровлями. Прикрученные к проволоке жестяные таблички красным по желтому грозно возвещали: «Стой! Запретная зона! Стреляют без предупреждения!»
Где-то в середине девяностых с вышек пропали часовые в серых армейских шинелях и надвинутых на уши пилотках. Проволока заржавела и местами порвалась, столбы покосились, а кое-где и упали, утонув в высокой и жесткой лесной траве. Обломки полосатого шлагбаума догнивали на обочине дороги, и в течение какого-то времени здешние места были довольно посещаемыми: грибники собирали тут маслята и подосиновики, а пронырливые и бесстрашные охотники за цветными металлом (как правило, без определенного места жительства) – пригодные к сдаче в утиль
