он, – я вам яиц дам! Они домашние, свежие, только из гнезда!
– Нет, нет, не надо! Нам далеко ехать, перебьём ещё, – ответила Анастасия.
Последний раз мелькнули перед ним завораживающие глаза Людмилы:
– До свидания, дядя Ваня, вы мне очень и очень понравились, – и она исчезла за дверью.
Дед кинулся к окну, чтобы ещё раз увидеть её. Анастасия садилась за руль. Людмила, сидя на пассажирском сидении, изящно втянула в кабину правую ножку в голубой туфельке, дверца захлопнулась, и маленькая белая машинка увезла её прочь вместе с льняными волосами, чудесными серыми глазами, и белым костюмчиком с короткими рукавами. Но нет! Он не последний раз её видит – они ведь привезут сдачу.
Старику уже не хотелось спать. Он чувствовал, что только что с ним случилось что-то необыкновенное, чего давным-давно не было, а может не было никогда.
Конечно, были у него женщины до жены, и кроме жены, когда был женат. Он даже на два года уходил от неё к другой, но всё, что у него было раньше, не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал теперь. Как-то одна его знакомая спросила неделикатно: «Скажи-ка, дядя Ваня, почему ты всё-таки уходил от тёти Зины к Мишуткиной?». И он ответил ей грубо: «Я думал, она лучше, а оказалось, что вы, бабы, все одинаковые». Оказывается, не все.
Во всех его прежних отношениях было что-то торопливое, грязное, что приходилось прятать, или такое, за что становилось стыдно самому.
И вот на восьмидесятом году жизни он увидел женщину, которой можно просто любоваться, с радостью ставить её выше себя и благословлять жизнь только за то, что она есть.
Сколько тусклых, бессмысленных лет он прожил, когда надо было вставать без мыслей, без чувств по утрам, ходить на работу, приходить домой, задавать скоту сено, таскать в пригон воду, из пригона вывозить навоз, резать скотину, мясо отправлять детям в город; весной пахать огороды, сажать бездну картошки, выкапывать осенью, чтобы скормить большую часть скоту, опять отправлять детям, выбрасывать весной из погреба гниль; смотреть, как старится, дурнеет, сварливеет, страдает и умирает жена, а потом также, тупо и бесчувственно, как бык на бойню, идти к собственной смерти.
И когда он смирился с тем, что всё в нём умерло, явилась она, и чёрно-белый мир стал ярким и радостным. Он видел её не больше получаса, но все мгновения остались в его памяти. И когда эти мгновения вставали перед его внутренним взором, когда он вновь видел её глаза, причёску, ощущал на лице её губы, всё его существо приходило в восторг: сладко билось сердце, по телу стремились волнующие токи, и каждая клеточка трепетала и радовалась жизни. Старик не мог поверить, что такое возможно в восемьдесят лет, но это было правда. Жизнь в нём не погибла, а лишь замерла под гнётом житейского дрязга, и вот вырвалась из-под него, как весенний ручей из-подо льда, и он снова жив, жив!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
