из комнаты.
Бородин сделал попытку привстать, чтобы проводить его, но был остановлен жестом брата:
– Сиди, сиди. Ешь. А я через несколько часов вернусь, вот тогда уже ты точно от меня не отвертишься, – он вновь расхохотался своей шутке, звучно щёлкнув себя по кадыку, и, резко отвернувшись, вышел в коридор. Бородин услышал только хлопок двери и щелчок закрывшегося замка.
На несколько мгновений в комнате воцарилась непривычная тишина, которую прервала тётя Валя:
– Ты, Вовочка, ешь, ешь, – она наполнила тарелку яичницей и поставила её перед Бородиным.
Делать было нечего. Такой приказ Бородин не смог нарушить и, взяв вилку и кусок ароматного чёрного хлеба, принялся уплетать яичницу.
Тётя Валя села рядом с ним и молча смотрела, как он справляется с завтраком, а Татьяна, взяв на руки Юрку, села по другую сторону стола.
Бородин быстро справился с яичницей, ведь со вчерашнего дня он, кроме нескольких галет с чаем, так и не съел ничего.
Налив в большую кружку ароматного чая, тётя Валя поставила её перед ним.
– Ну, и как ты там отдыхал? – как бы между прочим начала она.
– Нормально отдыхал, – попытался односложностью ответов уйти от расспросов Бородин.
– Папа мне твой звонил, – тётя Валя внимательно посмотрела на Бородина. – Он рассказал мне о той беде, что постигла тебя… – проникновенно продолжала тётя Валя. – Я вот всё переживала: как же ты всё это переживёшь?
– А как? – Бородин исподлобья посмотрел на тётю Валю. – Как видите, пережил. Погулял, развеялся, задавил в себе обиду. Вроде живой, а вроде и нет. Не знаю ещё, как конкретно жить дальше, – и посмотрел на Татьяну.
Татьяна, наверное, поняла, что она мешает откровенной беседе, и поднялась из-за стола.
– Так, Юрасик, пошли-ка спать. А то ты и ночью выделывался, и сейчас куксишься, – подхватила она сына на руки.
От этих слов Юрка с пол-оборота разорался во весь голос, всем своим видом показывая, как он не согласен с решением матери.
Но, несмотря на его яростное сопротивление, Татьяна сграбастала сына в охапку и утащила в спальню.
Через некоторое время Юркины крики начали затихать, а минут через десять вообще замолкли.
– Кажись, угомонился, – предположила тётя Валя и вновь посмотрела на Бородина. – Ну, и что ты мне хотел сказать?
Хотя ничего особенного у Бородина и в мыслях не было рассказывать, но тётя Валя положила свою тёплую руку на его ладонь и заглянула в глаза.
– Ты, Вовочка, не таись, раскройся, поделись. Ведь всё в себе не удержишь. Сгореть ведь можно от этого.
И тут Бородина как будто прорвало. Ведь за последние два месяца никто не смотрел на него так по-доброму. Никого не интересовало, что у него там, в клокочущей душе, от чего сердце только яростно билось в груди, делая частые сбои.
В санатории врач посоветовал,
