и иностранной. Он отлично знал разговорный английский и французский языки, почти совсем не зная немецкого. Впоследствии, главным образом во время болезни, он старался пополнить этот пробел, и я нередко заставал его за книгою, а иногда по его просьбе и читал ему, в особенности Тургенева, который ему очень нравился…
Любить Михаила Александровича и привязываться к нему я начал давно. С моим назначением к нему адъютантом и с более частым, почти непрерывным общением эти чувства только усилились. В жизни он следовал бессознательно из-за какой-то внутренней потребности проникновенному завету Апостола – “Будьте как дети” – и вероятно, несмотря на все позднейшие, выпавшие на его долю испытания, он в этих основных чертах своего характера остался бы таким же, дожив и до седых волос.
Многим Михаил Александрович казался безвольным, легко подпадающим под чужое влияние. По натуре он действительно был очень мягок, хотя и вспыльчив, но умел сдерживаться и быстро остывать. Как большинство, он был также неравнодушен к ласке и излияниям, которые ему всегда казались искренними. Он действительно не любил (главным образом из деликатности) настаивать на своем мнении, которое у него всегда все же было, и из-за этого же чувства такта стеснялся и противоречить. Но в тех поступках, которые он считал – правильно или нет – исполнением своего нравственного долга, он проявлял обычно настойчивость, меня поражавшую.
Только один раз, за все мое долгое знакомство с ним, он не сдержал, и то лишь в угаре сердечного увлечения, данного им обещания, как он говорил – у него “вынужденного”, и противоречившего его совести.
Стремясь давно и целомудренно к семейной жизни, к “отдельному собственному очагу”, он, как и большинство людей его возраста, находил большое удовольствие в том, весьма ограниченном по числу, молодом женском обществе, с которым ему хотя и крайне редко, но приходилось все же встречаться.
По природе легко, платонически увлекающийся, но и легко меняющий свои быстрые увлечения, застенчивый, немного мечтательный, он подходил к этому обществу робко и неумело. Уже самый этот несмелый подход, наивность, молодость и чистосердечность ясно указывали тем, кто хотел к нему приблизиться, с какою легкостью можно было любое его случайное, мимолетное увлечение повергнуть на более продолжительное, а при известной женской настойчивости – довести и до брака. Как и у всякого молодого, воздержанного существа, так и у него, говоря словами поэта: “солнца луч, непрестанно бивший из его сердца, слишком часто золотил без разбора все то, что к нему случайно подходило”[40]. И все же, две-три уже неслучайные встречи, с прелестными девушками, иностранками, его круга, могли, казалось мне, почти, наверное, сулить ему, а может быть, и его родине – то, ничем не омраченное счастье в будущем, которого он по своей чистоте был так достоин.
Судьбе было угодно решить по-своему…»[41]
Михаил
Не совсем точная цитата из стихотворения А.К. Толстого «Ты клонишь лик, о нем упоминая» (1858). –
ГА РФ. Ф. 6501. Оп. 1. Д. 206. Л. 1 об., 2–2 об.
