style="font-size:15px;"> Что знаем-то?!
Тишина, беспорядочно простроченная цикадами. Вдох-выдох. Взгляд на небо.
Меня могли усыпить, обезоружить, утащить и раздеть. Это возможно – хотя и крайне маловероятно; а вот поменять созвездия местами не под силу, наверное, даже Глиняному Шакалу!
Интуитивно, безо всякой мысли, я пробормотал под нос коротенькую молитву-оглядку. Губы плохо слушались – но я выговорил текст до конца, и… ничего не произошло.
Вдох-выдох.
Значит, я сплю.
Я под заклятием «многих пробуждений». Когда сны сидят друг в друге, отражаются, как зеркало в зеркале, и, просыпаясь, человек оказывается в тенетах нового сна и вновь не может проснуться.
Я лег обратно на рогожу. Она была холодная и сырая. Я ощущал ее совершенно реально, не как во сне, а…
Вдох-выдох.
Спасение есть. Спасение есть всегда; другое дело, что добрую битву я предпочитаю прочим видам сопротивления судьбе. Но теперь придется принимать чужие правила.
Я закрыл глаза.
Нет, считать до многих тысяч не годится. До утра досчитаю – а не засну.
Есть одна детская колыбельная, которой тем не менее ни в коем случае нельзя успокаивать детей. Про то, как глупый барсучонок не желает спать, отвергает одну няньку за другой, а потом в няньки приходит подземный Ых и, едва усыпив маленького дурака, начинает его жрать.
Гм. Это какой же надо было быть идиоткой барсучихе-матери. И любой няньке, поющей ребенку на ночь «Барсучка», следовало бы зашить рот…
Розовый мрамор. Розовый.
Усилие воли.
Спать. Спать…
Тот, кто испугается, попав под многосон, кто начнет будить себя, щипать, кричать, совать руки в огонь, – обречен. Всякий раз он будет просыпаться все глубже в наваждении и никогда не вернется назад.
Тот, кто сумеет сдержать себя, кто уговорит себя заснуть снова, – имеет шанс проснуться.
Спать…
Муравьи, бегущие вверх по стволу.
Бабочка среди темно-серых мраморных прожилок…
Спать!!!
Я перевернулся с боку на бок.
Никогда не уснуть. Острый камень впивается в бедро, роса выпадает прямо на обнаженную кожу, и не понять, роса это или холодный пот…
За морями, за лесами, за широкими долами жил-был мальчик в светлой твердыне. И были у него тетя, и бабушка, и добрая няня, а мамы и папы – не было.
И решил он построить на ручье меленку. Не потому, что у него не было хлеба, а затем, чтобы посмотреть, как вода станет вращать лопасти.
Первая лопасть – с червоточинкой. Вторая – с горелой каймой. Третья – чистая, как мрамор, четвертая – с капелькой крови, пятая – с выпавшим сучком, шестая…
Шум воды оборвался. Я поднял голову.
Мигал в стороне костерок. И все так же сидел над ним мрачный Хостик, только сваленная рядышком гора топлива уменьшилась вдвое.
Некоторое время я еще лежал,
