мимо двери», – весьма драматично провозгласил он.
«Какое счастье, что не вошел!» – невозмутимо заметил дядя Пиппин. Но Рейчел Пенхаллоу встревожилась. Ей показалось, что все именно так, как сказал Лунный человек. Лучше бы дядя Пиппин не шутил столь легкомысленно. Все вновь задумались – отчего не появляется Амброзин с кувшином? С нею случился приступ слабости? Не может найти кувшин? Уронила его на пол чердака и разбила?
Наконец вошла Амброзин, словно жрица, несущая священную чашу. Она поставила кувшин на маленький круглый столик, что стоял меж комнатами. Вздох облегчения пронесся среди собравшихся, за ним последовало почти болезненное молчание. Амброзин села по правую руку тети Бекки. Мисс Джексон – по левую.
«Боже правый, – прошептал Стэнтон Гранди дяде Пиппину, – ты когда-нибудь видел трех настолько уродливых женщин, живущих вместе?»
В ту же ночь дядя Пиппин проснулся в три часа и придумал восхитительную реплику, которую мог бы бросить в ответ Стэнтону Гранди. Но сейчас ему абсолютно ничего не приходило в голову. Поэтому он повернулся в Стэнтону спиной и уставился на кувшин, как и прочие присутствующие – одни ревностно, другие безразлично, но все с естественным интересом к экспонату семейного наследства, о котором знали всю жизнь, но не имели возможности часто видеть.
Никто бы не посчитал кувшин красивым. Вкусы значительно изменились за сотню лет, если кто-то когда-либо думал, что он красив. Но все же, без сомнения, это была восхитительная вещь со своей историей и легендой, и даже Темпест Дарк наклонился, чтобы получше разглядеть его. Такой предмет, отметил он, заслуживает почитания, потому что стал символом вечной земной любви, что придавало ему особую святость.
Это был огромный пузатый кувшин из тех, что пользовались популярностью в предвикторианские дни. Старый кувшин Дарков явился на свет, когда на троне сидел Георг Четвертый. Носик посудины был наполовину отбит, а посередине проходила опасная трещина. Кувшин украшали розовато-золотистые завитки, коричнево-зеленые листья и красные, и голубые розы. На одном боку изображены двое моряков на фоне английского и британского флагов, оба явно в ладу с кубками хмельного веселья. Более того, участники этой дружеской пирушки делились своими сокровенными чувствами, распевая куплет, начертанный над их головами:
Над невзгодами моря и брега смеясь,
Мы весь мир обойдем, добрый друг,
Кружку грога по кругу, чтоб жить, не боясь,
А вторую – за милых подруг.
На другом боку создатель кувшина, чьи предпочтения не поддавались пониманию, поместил на свободном месте патетическую строфу Байрона:
Человек, обреченный сражаться с волной,
Курс держать в шуме ветра порывов,
Там, где валы Атлантики бурной чредой
Могут стать его вечной могилой,
Стоит только
