этого совсем не обязательно. Он тянулся за подругой, старался ей соответствовать, хотя и учился намного лучше, правда, в другой школе, «попроще». Но когда на одной чаше весов оказалась Кэт с фотокурсами в Риге, а на другой – Таиланд с предками, то перевесил, к Катиному удивлению, всё-таки Таиланд.
Она дулась неделю и заявила отцу, что ни в какую Ригу не поедет, а останется дома, и давить на неё бесполезно.
Вот тут-то неожиданно и проявилась навязчивая, необычная забота отца. Уговоры и увещевания Катя пропускала мимо ушей, настороженно выискивая доказательства зародившемуся подозрению: отец хочет сбагрить её на все праздники. Нет-нет, безмерная любовь к дочери здесь ни при чём. Чутьё подсказывало Кэт совсем иную причину. Неужели женщина?
* * *
Пару лет назад уже было такое. Павел Петрович завёл одну кралю на работе. Она была новенькой сотрудницей в офисе их логистической компании. Красивая, ничего не скажешь, холёная. Отец долго подбирался к Кате с разных сторон, действовал грамотно: заочно формировал положительный имидж своей пассии, привлек в поддакивающие сторонники бабушку. И такая, мол, Люсенька добрая, вот вафельки для Катюшки передаёт, и умница – вся контора на ней держится, и хозяйственная. А самое удивительное совпадение – это то, что Люсенькина фамилия – угадайте – Васильева! Васильчиков и Васильева, ну не забавно ли!
– Это знак, – говорила, причмокивая, бабушка.
Кэт отмалчивалась, но на очередной пассаж по поводу удивительного сходства фамилий, бросила отцу:
– Пап, а давай я ей просто в паспорте лишние буквы дорисую – будет Васильчиковой. Ей ведь невтерпёж, да? А рисую я классно, ты же знаешь!
Павел Петрович на иронию дочери не отреагировал, а вскоре зазноба его пришла к ним домой на ужин.
Катя была предельно вежлива, болтала о ерунде, подливала гостье чай. Та обрадовалась, расслабилась, перестала стесняться дочери своего любовника и, накрыв ладонью пальцы Павла Петровича, выразительно произнесла:
– Я знала, что мы подружимся. Ты хорошая девочка, Катя. Мы с твоим папой часто о тебе говорим.
«Хорошую девочку Катю» больно укололо это «мы». Она молча допила чай с ненавистными вафлями, так и не смирившись с этим «мы с твоим папой», поблагодарила за приятный вечер и удалилась в свою комнату.
Павел Петрович позже заглянул к ней, хотел по старой привычке убедиться, что дочка заснула, и не сразу понял, что с Катей что-то не так. Подошёл ближе и обмер: лежит бледная, одеяло сползло. А рядом пузырёк с бабушкиным снотворным.
Приехавшая «скорая» откачала Катю довольно быстро, но ей пришлось почти неделю пробыть в больнице. Сейчас она смутно помнила происходившее, будто не два года прошло, а целая вечность, и память успела стереть, выбелить, вытравить события той ночи.
