а ныне стало последним пристанищем живой кошачьей души.
Он жалобно попискивал и смешно слизывал розовым язычком с усов и лапок холодную морось.
«К вечеру околеет, – подумал я, жалея котенка и осуждая его бывших хозяев. – Или бродячие собаки загрызут?».
Я выбросил пакет и побрел дальше по своим неотложным делам.
Однако, не успел отойти и ста метров, как свинцовая тоска подступила к сердцу:
«А чем я лучше душегубов, обрекших на смерть невинное животное?».
Я представил, как ему страшно, и мокро, и жутко. И безмерно одиноко.
«Мы с ним похожи – выброшенные, бесполезные, никому ненужные».
И тогда я решил положиться на Судьбу: если котенок никуда не денется до моего возвращения, то заберу домой, а там видно будет.
Спустя два часа он был на месте. За это время он сумел опрокинуть лукошко и вываляться в тягучих соплях неизвестного происхождения.
Я подобрал дрожащее тельце, как смог – брезгливо – обтер его теми же лоскутками и сунул в бумажный пакет, намеренно прихваченный в магазине для этой цели.
Принес найденыша домой, вымыл, обогрел, определил место на кухне и назвал Жорой в честь соседа из далекого детства.
***
Так начался в моей жизни годичный период мытарств, названный в дневниках «Кошкин дом».
Жалость – смертный грех, как выяснилось впоследствии, но тогда я не знал этой Великой Истины. А если бы и знал, то посчитал кощунством.
Моего умиления котенком хватило ненадолго.
Отогретый и накормленный, Жора быстро подрастал, любя меня беззаветной кошачьей любовью.
Лишь только гас свет, кот оставлял гнездышко на кухне, норовил примоститься в моей постели, желательно под одеялом. Он шумно муркотал, не давая мне заснуть. Но еще больше раздражал, когда отправлялся бродить по подоконнику, смотреть сквозь стекло на ночной город и нечаянно сбрасывать на пол вазоны.
После нескольких разбитых цветочных горшков, я принялся на ночь запирать Жору в туалете. Он отчаянно скреб двери и жалобно скулил, напрочь лишая меня сна.
Я в отчаянии обзывал кошака матерными словами и грозился завтра же выбросить туда, откуда взял. Конечно же, не выбрасывал, поскольку утро вечера мудренее и милосерднее – ночные страхи уходили, недосыпание растворялось в суете, а верный кот виновато терся у ног, муркотал и просился заскочить на колени.
Однако Жорины ночные похождения и мои бессонные ночи, оказалось, были не самым страшным.
По прошествии нескольких месяцев после появления Жоры, в квартире проявился кошачий запах. Сначала едва уловимый, ненавязчивый. Но со временем в моем обиталище начало пахнуть подъездом.
Я взялся приучать котяру к унитазу, или хотя бы ходить на специально купленный лоток, но дрессировщик из меня получился никудышный. Жора продолжал метить угол у окна и пространство под диваном. Я понимал: если так продолжится пару недель, то мне будет стыдно пригласить в гости случайную даму.
***
