от задумчивости, не менее удивлённо смотрит на меня, непрерывно, как заводная игрушка, тарабанящего в стекло с улицы, причём, прямо напротив неё, и не менее удивлённо смотрящего на неё.
В общем, испытание было ещё то – смотреть на неё, удивлённо сидящую по ту сторону стекла и стучать в окно, при этом не понимая, чего такое происходит, и почему, не смотря на боль в костяшках пальцев, и на сидящую прямо напротив меня бабушку, отопорело взирающую на меня, я не могу остановиться и перестать тарабанить со всей силы в окно.
Дед-то, конечно, потом извинился, когда отсмеялся, – не рассчитал, говорит, я малёха, радость и желание подшутить сильное тебе вложил.
Баба Лена-же сказала мне потом, – я подумала на тебя, что ты хулиган и так балуешься, подбежал постучать и убежать, но увидев, что ты не останавливаешься и сам сильно удивлён, поняла, что что-то тут не так, а оказалось это Коля подшутил, показал, что явился.
Вот такая демонстрация чужого желания была, вместе с «языком Скоромохов». Уже потом, всматриваясь, что же это такое было: и звон в ушах, и привкус во рту, и что-то ещё неумолимое, словно, действительно, вкоренённое из-вне.
Не думаю, что раскрою истину, сказав, что чем дольше чужие желания в вас присутствуют, чем незаметнее они входят в вашу жизнь, тем сильнее, твёрже они вкореняются в ваш ум, подчиняя вас всего к выполнению этого желания, блокируя способность ума свободно течь по потокам знания. Вкореняться чужое может совсем незаметно, наподобие мотива привязчивого – услышал и напеваешь, либо показывания всего, что может попасть под определение «показать правильный образ жизни».
Баба Лена — Сто́жок
Зашли в дом, баба Лена говорила «в горницу». И что удивительно, там был Порядок, с большой буквы. Образцовый, правильнее сказать, идеальный Порядок во всём. Тут же определилось место под все наши вещи – в сенях, где прохладнее для сеток с продуктами (везли с Москвы), в коридоре – для всех остальных чемоданов. Тапки в нужном количестве и нужного размера как по заказу. Домотканые, разноцветные, полосатые половики чётко «с первой половицы по десятую», как по линейке. Ни одного лишнего или не вписывающегося, в сравнительно скромный интерьер, предмета. Второе, что после порядка поразило до глубины души, это игральные карты, лежащие на накрытой скатёркой ножной швейной машине, используемой вместо карточного столика. Даже при первом беглом взгляде ощущались они как очень старые, пожелтевшие от времени, разложенные в виде четырёх рядков, а рядом толстая «Общая тетрадь», исчёрканная ручкой, исписанная чётким и аккуратным почерком.
– Баба Лена, а что это, – и указываю на карты и тетрадь. – Что за игра такая?
– Это пасьянс, «Сто́жок» называется, ещё «Косынкой» зовётся. У него и другие названия есть – «Уточка», из-за того, что ходы как утком делаешь, по шагу за раз. «Гусарский», так как они (гусары), любили на нём гадать – разложится пасьянс, значит сбудется, не разложится, значит не получится задуманное.
– А тетрадь зачем?
