судебный процесс и чем он завершится.
Но в стихах говорилось о смерти. И это звучало ужасно. К тому же опять же этот Саратов!.. Мрачное пророчество, не предвещавшее ничего хорошего.
– У меня случаются озарения. Такое было не раз, – проговорил Эдуард. – А ты бывал в Саратове?
– Бывал, – ответил я подавленно. – Я там учился в институте. Случайно оказался. После армии…
– Ну, вот видишь, судьба! – снова ухмыльнулся Лимонов. – Значит, ты там уже все знаешь.
Меня это обстоятельство мало утешило. И уж совсем не хотелось снова оказаться в Саратове (о котором у меня еще со студенческой, голодной, советской поры сохранялись не самые лучшие воспоминания) ровно через двадцать лет!
Я действительно попал в Саратов случайно: не решался после службы в армии поступать в МГУ на юридический факультет, где был большой конкурс и еще всякие льготные квоты для представителей национальных советских республик, но хотел непременно учиться на дневном отделении. А в советские времена в Москве такой факультет был только один – в МГУ! И тогда я, по настоянию матери, которая нашла каких-то знакомых в Саратове, готовых меня приютить, и где был юридический институт с дневной формой обучения, поехал туда с четырьмя палками дефицитной копченой колбасы.
И вот складывалась ситуация, что теперь мне предстояло туда вернуться уже достаточно известным московским адвокатом да еще в качестве защитника Эдуарда Лимонова!
«Наверное, и в самом деле – судьба!» – подумал я. Но Лимонову тогда ничего не сказал, попробовав с помощью Верховного суда все-таки с судьбой побороться.
А когда мне это не удалось и я уже сел в поезд Москва– Саратов, чтобы съездить на разведку в Саратовский облсуд, чтобы познакомиться с судьями и определить порядок и сроки нашей предстоящей работы, то подумал вот о чем.
Если верить в пророческие озарения Лимонова, в мистику или в Божий промысел, то выходит следующее. Лимонов, мерзавец этакий, напророчил сам себе в стихах суд в Саратове. (Написанное пером не вырубишь топором!) На скрижалях его судьбы это все, следовательно, было записано. А раз так, то в суде у него должен быть и защитник. И значит, уже тогда, в 1968 году, когда я десятилетним пацаном беззаботно гонял с друзьями мяч в подмосковном дворе или украдкой слушал вечерами, как ребята постарше поют под гитару незамысловатые блатные песни о любви к дочери прокурора, на скрижалях и моей судьбы было начертано быть адвокатом у Лимонова в Саратове?!
К счастью, не все в жизни получилось так, как описал это Лимонов в своем стихотворении «Саратов».
Но тут на судьбу Эдуарда повлияло много факторов.
Я думаю, что в лужковской Москве в тот год или в Саратове двумя-тремя годами позже Лимонов получил бы те самые 14 лет лагерей, запрошенные прокурором. И суд бы его вряд ли оправдал по трем самым тяжким обвинениям.
Но это произошло! Время, люди и сам город вмешались в ход судьбы и изменили ее предначертания.
Сотни свидетелей приезжали в Саратов со всех концов России и даже из-за рубежа, чтобы выступить в защиту Эдуарда; сотни журналистов по всему миру освещали этот
