плоским. Потому-то здесь и было попрохладнее. И гораздо тише; я считала, что Кларе повезло, особенно в ее положении, жить вдалеке от жары и шума делового центра. Хотя ей самой это казалось чуть ли не ссылкой: сначала они снимали квартиру недалеко от университета, но необходимость расширить жизненное пространство вынудила их переехать на север. Хотя они еще не добрались до пригорода с его современными бунгало и большими семейными автомобилями во дворах. Она жила на одной из старых улиц, но тут мало что привлекало взгляд, как на нашей: старомодные коттеджи на две семьи, длинные и узкие, с деревянными крылечками и чахлыми садиками сзади.
– Боже, ну и жара, – вздохнула Эйнсли, когда мы свернули на аллейку к дому Клары.
Траву на крохотной, со спортивный мат, лужайке не косили уже довольно давно. На крыльце валялась кукла без головы, а в детской коляске лежал плюшевый мишка с вывороченными наружу ватными внутренностями. Я постучала, и через несколько минут за сетчатой дверью появился расхристанный Джо, который на ходу застегивал рубашку.
– Привет, Джо, – улыбнулась я. – Вот и мы. Как Клара?
– Привет, заходите. – Он шагнул в сторону, впуская нас в прихожую. – Клара в саду.
Обходя или переступая через разбросанные по полу вещи, мы прошли через весь дом с типовой планировкой: сначала гостиная, потом столовая с раздвижными дверями, наглухо отделявшими ее от соседних комнат, и потом кухня. Миновали ступеньки заднего крыльца, захламленного разнообразной стеклянной тарой – пивными, молочными и винными бутылками, бутылками из-под виски и детскими бутылочками с сосками, – и нашли Клару в саду: она сидела в круглом плетеном кресле с металлическими ножками. Одну ногу она задрала на другой такой же стул и держала свою младшенькую на коленях. Клара – худышка, с каждой беременностью ее торчащий живот сразу бросается в глаза, и сейчас, на седьмом месяце, она смахивала на питона, проглотившего арбуз. По контрасту ее голова в ореоле светлых волос казалась маленькой и хрупкой.
– Приветик! – устало протянула она, когда мы спустились с крыльца и подошли поближе. – Привет, Эйнсли! Рада тебя видеть. Господи, ну и жарища.
Мы закивали в знак согласия, присели возле нее на траву, поскольку больше свободных стульев не было, и скинули обувь. Клара уже была босая. Говорить было трудно: всеобщее внимание было приковано к хныкающей малышке, и какое-то время был слышен только ее голос.
Мне показалось, что Клара позвонила, ища во мне спасения, но теперь я поняла, что ничем не смогу ей помочь, да она и не ждала от меня ничего такого. Меня вызвали просто быть свидетелем, а может, своего рода вентилятором, способным одним своим присутствием хоть немного развеять скуку.
Малышка перестала хныкать и загукала. Эйнсли молча выдирала травинки.
– Мэриен, – произнесла наконец Клара, – ты не могла бы подержать Элейн? Она не любит ходить, а у меня уже руки отваливаются.
– Я ее подержу, – неожиданно сказала Эйнсли.
Клара
