как они уже поженились накануне по особому разрешению. За этим объявлением последовала резкая перепалка, в ходе которой лорд Нил обозвал ее ненасытной гарпией. К моменту его ухода Элеонору трясло от ярости и глубокой, сильнейшей неприязни к лорду Нилу.
Похоже, за год эти чувства не ослабели. Одно воспоминание об их встрече приводило Элеонору в состояние нервного раздражения. Сделав успокаивающий вдох, Элеонора начала читать. Записка была короткой и безапелляционной – краткое требование принять его, дабы обсудить деловые вопросы.
Уголки губ Элеоноры растянулись в полуулыбке. Понятно, что за «деловые вопросы» он собрался обсуждать. Эдмунд любил мать, но прекрасно понимал, насколько она расточительна, поэтому хотел быть уверенным, что сестра его получит достаточное состояние, чтобы стать независимой. Элеоноре в этом смысле Эдмунд доверял намного больше, чем матери, поэтому поручил деньги Саманты ей.
Несомненно, узнав об условиях завещания, леди Гонория подняла шум, а лорд Нил решил встретиться с Элеонорой. Она взяла лист хорошей веленевой бумаги и быстро набросала записку такой же длины, как послание лорда Нила, сообщая, что на данный момент никого не принимает. Эта выходка несколько приободрила Элеонору. Она подписалась, запечатала письмо и вручила его одному из лакеев, чтобы доставил лорду Нилу. Элеонора откинулась на спинку кресла, представила себе лицо адресата, когда тот прочтет ответ, и на губах ее заиграла улыбка.
Еще больше ее настроение улучшилось, когда через час пришло письмо от Джулианы, выражавшей радость по поводу возвращения Элеоноры и приглашавшей ее на ужин сегодня вечером. Джулиана заверила, что трапеза будет тихая и семейная, никаких легкомысленных забав, неуместных для вдовы в трауре.
Элеонора тут же написала положительный ответ. Даже будь она до сих пор в полном трауре, все равно бы посетила Джулиану. Но после полугода в черных одеждах Элеонора перешла на облегченный траур. Некоторые настаивают, что полный траур следует соблюдать на протяжении года, однако ни Элеонора, ни Эдмунд не придавали значения условностям. Любовь и уважение, а также горе после потери близкого человека нельзя определить по одежде и измерить временем, на протяжении которого эта одежда носится.
Вечером, вскоре после чая, в комнату вошел дворецкий Элеоноры и сообщил:
– К вам джентльмен, мисс.
Элеонора удивленно вскинула брови:
– Кто бы это мог быть?
– Дядя мастера Эдмунда, мисс.
Презрительное выражение лица Бартвелла лучше всяких слов выражало его мнение о госте, к тому же он прибавил:
– Я его оставил в холле. Сказал, мне еще надо узнать, будете ли вы с ним разговаривать.
Элеонора сдержала улыбку. Она могла себе представить, как заносчивый лорд Нил воспринял подобное оскорбление. Вряд ли кто-то другой заставлял его дожидаться в холле и вдобавок давал понять,
