тем нанести военное поражение России представлялось делом немыслимым. Даже полный разгром русского флота в Порт-Артуре и при Цусиме лишь обеспечивал Японии возможность ведения боевых действий на суше. Но разгромить все более усиливающуюся русскую армию – задача, практически невыполнимая. Если в начале войны пропускная способность Транссибирской магистрали составляла всего две пары поездов в сутки, то теперь она была доведена до 12 пар в день. Действующая армия могла в достатке получать припасы и пополнение. Для Японии же, по мере удаления линии фронта от побережья, транспортное плечо возрастало. Вести затяжную войну на истощение Япония не могла, поскольку и так уже находилась в состоянии высшего напряжения сил.
Из этого естественным образом вытекает, что если Россию нельзя разбить на фронте, это необходимо сделать в тылу – создать империи такие внутренние угрозы, перед лицом которых она вынуждена будет искать мира с Японией. Бурные события 1905 г. как раз и стали «вторым фронтом» против России. И за всем этим вполне определенно торчали уши внешних «модераторов». Довольно подробно этот вопрос рассмотрен в моей книге «Как делать революцию. Инструкция для любителей и профессионалов». Как только Петербург замирился с Японией и получил в Париже золотой займ на кабальных условиях, революционный накал в стране пошел на спад.
В целом картина получилась следующей: система показала себя достаточно сильной, чтобы выдержать революционный кризис. Революционный субъект внутри общества еще не созрел, не оформился. В итоге революция проиграла, реакция победила, империя отсрочила свою смерть на десятилетие.
В начале 1917 г. ситуация была уже несколько иной. Тройной заговор военных, думцев (буржуа) и аристократов (великие князья) представлялся уже серьезным субъектом. Парадокс в том, что сами заговорщики не воспринимали себя в качестве революционного субъекта и не имели цели совершить революцию, которую невольно спровоцировали своими действиями. Но по факту субъекту пришлось стать революционным, хоть он и был к этому не готов.
Качества субъекта определили и характер Февральской революции, в ходе которой верхи вроде бы получили все, о чем ранее даже не могли мечтать. Получили, но не знали, как удержать. Естественным стремлением элиты стало «притормозить» революцию. То есть революционный субъект стал стремительно мутировать в контрреволюционный.
Сейчас довольно распространена такая точка зрения, будто Октябрьская революция – не более чем продолжение Февраля, его этап, следствие, естественный итог. Я считаю такое мнение в корне неверным. Дело в том, что после краха самодержавия на сцену вышел совершенно иной субъект, представляющий иные слои общества. По сути, Февральская революция – верхушечный переворот. Представители элиты решили переставить мебель в гостиной и ненароком разрушили ветхое здание империи. Элита перепугалась, не знала, что делать с массами, которые все более «разогревались». Массы все настойчивее выдвигали
