верили: жизнь хороша,
А рядом в пустых кабинетах
Готовили черные списки
И знали – кого-то, как спичку,
Сломают уже через час.
Менялись соседи по дому,
Привычно о них говорили:
Опять на бессрочную стройку
Уехала ночью семья.
Никто не смекал о масштабах
Войны государства с народом,
Все славили сердцем успехи
И лучшего в мире вождя!
Видя, как царь ахинею несёт.
Слыша из форточек: "ВЕРЬ!",
Страшно представить, семнадцатый год
Я понимаю теперь.
Я понимаю, конечно, и то —
Будто бы взял, подсмотрел —
Первым меня красный неуч в пальто
Вёл бы вперёд на расстрел…
Отныне Родина грустна!
Во веки ли – какая разница!
Нас потянуло к старым снам,
В которых правит несуразица.
Любой абсурд вообразим
До той поры, когда прикручивать
Решат к башке потёртый нимб,
Цитируя неверно Тютчева.
Всё повторяется, как мат.
Из года в год – тысячелетие.
И горе так же от ума,
И люди – те же междометия.
Когда захочется мясца
И лобным местом в кровь заныривать,
Успеть припомнить бы, что царь
Здесь не важнее неба синего,
Успеть припомнить бы – границ
Не существует и в помине здесь.
И успокоиться б одним:
Что выпадет – принять и вынести.
Понять особенную стать
России – родины-разлучницы
Здесь не выходит, а опять
Ей слепо верить не получится!
Сны не меняются в целом веками.
Это – упрямое качество снов.
Город – монгол с золотыми зубами,
Едким налётом больных куполов!
Щурится солнцем хитро исподлобья –
Из-под угрюмых невзрачных небес.
Как смотрит врач над твоим изголовьем,
Если не можешь ты справиться без
Нужных лекарств и прописанных ампул.
Точно ведь так же инкогнитостьтерр
Воет, болеет – разбитые лампы,
Серые стены: вот весь интерьер!
Щурится зло этот город так долго —
Влёт не понять, где здесь свой, где чужой.
Скажешь, что против, и будешь оболган!
Скажешь, что за, и, считай, прокажён!
Город нам всем наказал своё ханство,
Лишь для проформы улыбка его,
Те же рабы, окормлённая паства,
Каждый успеет нажить себе горб!
Знаешь, свобода тебе померещилась:
В
