приносит П а н и н у чашку чая, ставит перед ним на столик. Смотрит на П а н и н а с уважением, на Ю л ю – с неким торжеством. Ю л я снова пожимает плечами, поправляет волосы, отходит к стеклянной входной двери, смотрит на улицу.
Ю л я. Ну и гостиница… Ночью спать не давали, теперь хамят.
П а н и н (Маше, преувеличенно громко). Спасибо, милая!
М а ш а. Не за что. Печеньку не желаете?
П а н и н, жадно прихлебывая чай, мотает головой.
Ю л я. Разлетелась. В ресторане его покормят. И похмелят.
П а н и н. Вот это уже не ваша забота, девушка. С чего это вы решили, что мне обязательно нужно в ресторан?
Ю л я. А кто вчера тут, извините, вопил на весь город про «ах какую женщину?» Лабали так, что стекла тряслись!
П а н и н. Я не лабаю по ресторанам, с чего вы взяли?
Ю л я. Так… Прикид у вас стремный. Почем плащец оторвали?
М а ш а. А что такого? Был банкет, закончили вовремя. Нормальный бизнес. Клиентам, между прочим, нравится.
Ю л я. Можно еще в переходах бренчать. Тоже хорошо подают.
П а н и н. Опять ошибка. Староват я для переходов.
М а ш а. У нас и переходов-то никаких нет.
Ю л я. Да, дыра у вас редкостная. Значит, остается самое мерзкое. Вы – бард.
П а н и н. Ну, допустим.
Ю л я. Не люблю бардов.
П а н и н. И правильно.
Ю л я. Барды – это такие вечные неудачники с грязными ногами.
П а н и н. Жизненный опыт у вас – не позавидуешь.
Ю л я. Старые, обрюзгшие, с жалкими улыбочками. Воют чего-то… непонятное. Короче, самодеятельность.
П а н и н. Вот здесь я с вами точно не соглашусь. Некоторые теперь играют не хуже, чем в филармониях.
Ю л я. А что играют-то? О чем поют? Все про каких-то пиратов и прачек. Достали уже просто. Или про то, что в какой-то там Тарусе только петухи да гуси. Ну, что это такое? Нацепят улыбочки свои опухшие, и пошли – «надоело говорить и спорить». Сами уже всем надоели до чертиков.
П а н и н. Так вы не слушайте.
Ю л я. Как же – «не слушайте». Только телик включишь – вот они, красавцы. Улыбаются и воют.
П а н и н, наконец, не выдерживает, прыскает в чашку и смеется. Глядя на него, начинает улыбаться и М а ш а.
Ю л я. Ничего смешного. (В сторону, вполголоса.) Идиоты…
Из коридора выходит М а й о р о в – полный, холеный, в элегантном пальто, тщательно причесанный. Из-под расстегнутого пальто видны безупречная белая рубашка, дорогой галстук, шелковый шарф. Покосившись на смеющегося П а н и н а, обращается к Ю л е.
М а й о р о в. Ну что – не нашла?
Ю л я. Опять как в воду канул.
М а й о р о в. На улице смотрела? Может, к машине пошел. Мама звонила – уже на подъезде.
Ю л я привычно пожимает плечами и выходит из гостиницы. М а й о р о в снова смотрит на П а н и н а, потом обращается к еще улыбающейся М а ш е, протягивая ключ от номера.
М
