Дорогая, выслушай меня.
– Мама, я тебя слушаю. Внимательно слушаю.
– Боль, через которую ты проходишь… это способ освобождения от боли. Ты гораздо легче… чем думаешь…
Эти слова принесли Тесс благословенное успокоение. «Ты гораздо легче, чем думаешь». Может, мать имела в виду душу? Может, жизнь и в самом деле – один из двух способов существования души? И поэтому Рут, в земной жизни всегда пристально следящая за дочерью, и после смерти нашла способ с нею связаться?
Тесс смотрела на фотографию, которую держала в руках. Это был последний их совместный снимок, сделанный на праздновании восьмидесятитрехлетия матери. На фото было ясно видно, какую страшную дань взимала болезнь с Рут Рафферти. Ввалившиеся щеки, отсутствующий взгляд, высохшее тело, на котором ее любимый свитер цвета карамели висел как на вешалке.
– Мам, ну как такое возможно? У тебя ведь там нет телефона.
– Нет…
– Тогда каким образом ты разговариваешь со мной?
– Что-то произошло, Тесс… Возникла… щель.
– Щель?
– Пока она есть…
– И сколько она просуществует?
Трубка молчала.
– Мама, я спросила, сколько эта щель просуществует?
– Недолго…
Чудеса происходят каждый день. Но тихо, без шума. Происходят везде: в операционной, в штормовом море, на дороге. Иногда их совершает человек, которого мы хорошо знаем. Иногда – незнакомец, появившийся словно из ниоткуда. Сведения о таких чудесах почти не записываются. Их количества тоже никто не знает, поскольку никто не ведет учета.
Но бывают чудеса, о которых узнает весь мир. И когда такое случается, в мире начинаются перемены.
Возможно, Тесс Рафферти и Джек Селлерс промолчали бы о поступавших к ним звонках, но Кэтрин Йеллин молчать не пожелала. Евангелие призывало возвещать благие вести всему человечеству.
Было воскресное утро. С момента первого таинственного звонка, раздавшегося в Колдуотере, прошло двадцать три дня. Пастор Уоррен, как обычно, стоял перед прихожанами церкви «Жатва надежды», листая страницы Библии и не подозревая, что очень скоро его святилище навсегда преобразится.
– Прочтем из Евангелия от Матфея, глава одиннадцатая, стих двадцать восьмой, – моргая, произнес он.
Он плохо видел даже в очках, от старости у него дрожали пальцы. Пастору вспомнились слова псалма: «И до старости, и до седины не оставь меня»[1].
– Пожалуйста, простите меня, но я должна сказать!
Головы прихожан повернулись туда, откуда раздался голос. Сощурившись, Уоррен увидел Кэтрин, стоявшую в пятом ряду. На ней была черная шляпа с полями и платье цвета лаванды. В руках она держала кусочек бумаги.
– Простите, пастор. Дух Господень побуждает меня говорить.
Уоррен нервно сглотнул. Ему стало не по себе, словно он чувствовал: после слов Кэтрин что-то кардинально изменится.
– Кэтрин, прошу вас сесть.
– Пастор, это важно.
–
Псалом 70, стих 18. –
