рического журнала «Крокодил». Шли годы, и я замечала, что литературу всё больше вытесняет эстрада. А там царили так называемые писатели-сатирики и юмористы. Со временем сатира сошла на нет, остался один юмор – и тот без штанов. Наверное, жизнь стала настолько «веселее», что продлевать её можно было уже только юмором, потому что даже на полноценный стакан сметаны денег у многих не хватало.
Ушли на радугу Задорнов и Жванецкий. Нам остались стенд-ап-комики. А там ума-то, как у долбоящеров из преисподней. С фантазией и того хуже. Всё их «веселье» попахивает зельем со злокозненным душком. Самое обидное, что и среди писателей мало таких, кто бы мог сочинить шутку без мата и туалетной подробности. Большинству современников не смешно, если в анекдоте нет слова на букву «ж». Переживает народ за свои тылы. Тут мы стали сильно на американцев походить. У тех, самое ценное в мире – собственная – нет, не шкура – задница, тьфу!
Смотрела я на это безобразие и понимала, что не хватает нам в нормальной литературе старой доброй – и непременно острой, зубастой – сатиры. Она всегда была и остаётся показателем силы сопротивляемости искусства любому насилию, свидетельством находчивости и изобретательности писательского ума во имя сохранения независимости взглядов. Возможно, поэтому, когда сама начала писать рассказы, нет-нет, да и напишу что-то похожее на фельетон.
Истории в этой книжке – чистой воды выдумка, за исключением двух. Даже там, где речь идёт от первого лица, надо понимать, что лицо это – образ собирательный, невольный слепок бытия и ничего более. Да, они наивные, местами даже очень, сентиментальные, как всё написанное о «маленьком человеке», местами зловещие и негодующие по поводу тех пороков и изъянов общества победившего индивидуализма, на которые мы, как некогда наши предки на копья вражеской армии, каждый день натыкаемся и онлайн, и офф.
Надеюсь, читая эти выдумки вы улыбнётесь, у вас поднимется настроение и жизненный тонус.
Ваша Алкея
Устраивайтесь поудобнее
История из жизни не унывающих оптимистов. Все совпадения с реальностью случайны.
Люди чрезвычайно живучи. Похоже, я – одна из самых живучих тварей. Всё потому, что в детстве дедушка научил меня одной житейской мудрости. «В любой ситуации, – говорил дед, – устраивайся поудобнее». Он пришёл с войны с пулей в теле, работал потом, где придётся, однако, не унывал никогда и приговаривал: «Мог ведь ласты склеить, ан-нет! Жив курилка!». Так и я, глядя на него, росла с чётким осознанием: всё, что нас не убивает, делает сильнее.
И главное, как по заказу, жизнь загоняла меня в такие дебри, в такие переделки – мама, не горюй! Потому если уж мне суждено в очередной раз оказаться в том самом «мягком месте», я вопить не буду – постелю коврик, прилягу и расслаблюсь. А что? Дело привычное: темно, тепло и мухи не кусают.
Или вот скажем, этот самый коронавирус, будь он неладен. Загнали весь народ по домам, и все вопиют на все лады: «Удалёнка! Дистанционка! Бизнес капут! Инопланетяне! Заговор! Мы все умрём!..». Что делаю я? Устраиваюсь поудобнее. На диване с пультом от телека и холодильника. Поставила себе систему «Умный дом», затарилась любимыми батончиками и офигенной арабикой – со скидкой. И всё. Сижу дома. Точнее, лежу, работаю на диване, в одной руке пульт, в другой – чашка любимого кофе. Воспринимаю ситуацию как внештатный отпуск. Болтаю с мамой и подружкой по вотсапу часами – безнаказанно. Кто запретит? Я же знаю, что хуже всегда есть куда, потому беру от жизни всё, что можно урвать в моменте.
И ведь как тем самым «мягким местом» чуяла, хуже есть куда. Подхватила ангину в аккурат на майские. Пели военные песни на балконе – весело было, всем домом шестнадцатиэтажным и пели, под проливным дождём. Романтика. И я слегла. Как полагается: температура вышибла на градуснике шкалу, озноб-колотун, отсутствие аппетита и ориентации в пространстве. Приехали люди в скафандрах и вынесли меня вперёд ногами, гады. Уж это-то точно помню.
Всё остальное провалилось в чёрную дыру полного беспамятства. И что? И ничего. Лежу в палате. Ангина – не коронавирус. Но тоже приятного мало. Оставили на карантин на две недели. Тесты, анализы, капельницы. Температура не спадала неделю – однако, почести павшим в годы ВОВ я воздала по полной, раз даже рот теперь открыть не могу, глотка болит, голоса нет. Но я не унываю, ведь и «коровы» тоже нет, и полную диагностику сделали.
Нашли миому матки в начальной стадии, сказали: «Ещё бы немного протянула в неведении и была бы неоперабельная». А так, подлечат ангину и на оперстол – вырежут всё лишнее по самые гланды – и мама, не горюй! Я даже обрадовалась – зато больше никто дурацкий вопрос «А детей планируете?» уже не задаст, постесняется. Уфф!
Лежу неделю, другую, третью. Ангину вылечили, карантин на нет сошёл. Даже санитарки подобрели, иной раз и анекдотом побалуют. Голос вернулся, так я всей палате про свою «мягкоместную» жизнь рассказываю – ржём хором во всю глотку.
Три книжки прочитала! С роду романы
