редпринял на месте героя? Примерка ничего человеку не стоит – все едино жизнь героя течет по своему руслу, а читателя – по своему, не пересекаясь. И, однако, примерка не бывает лишней: человек прикидывает умом, что такое с ним случилось, сможет ли избежать ошибок, повести себя иначе, коль судьба выкинет коленце и сподобит влезть в чужую шкуру.
Книги как дома: в одних хочется поселиться надолго, в других – на какое-то время, в-третьих, вовсе не хочется, едва приоткроешь дверь. Не знаю, не ведаю, каким кому покажется дом, выстроенный для героя этого повествования Кости Ситникова. Но, может, и впрямь мимо этих дверей человек не пройдет, а, заглянув внутрь, постарается задержаться, пока не обживет все углы. Возможно, не в самой литературе и ее ухищрениях как таковых причина (автору об этом предмете негоже судить – дело это читателя), а в том, что не прошедшему мимо непременно покажется важным поглотить эту жизнь и прикинуть на себя – уж больно заманчиво выглядит. А уж что приключилось с Костей, так это его печаль, я бы куда умнее всем распорядился, самонадеянно подумает каждый. И пускай себе думает: вольному – воля.
Yes!!! Да, да, да!!! Толчком и обмиранием, горла судорожным перехватом, ударами пульса, гулкими и редкими, как при брадикардии, выпученными, все еще не верящими зрачками – провозвестниками невозможного, неправдоподобного, несбыточного, примстившегося – и уже реального. Чуда. Три карты, три карты… Германн здесь ни при чем. Здесь – Шесть Цифр. Слепой жребий, прихоть судьбы, выбор из десятков миллионов, ложащихся спать и просыпающихся с одной и той же потаенной мыслью: а вдруг?.. Алчущих, страждущих, надеющихся. Почему выбор пал на меня, почему? Награда за долготерпение, веру в успех? Другие куда больше меня терпели, верили. Я и играл-то словно понарошку, по привычке, без азарта и страсти, вяло-безучастно. Компенсация за жизненные потери, утраты? Жена – единственная подлинная утрата, никакими деньгами, даже такими сумасшедшими, не возместить. Остальное – не в счет. Проверка, испытание, дьявольский план искушения? Но кому я нужен там, наверху? Пылинка макрокосма. Узрели меня, выделили из мириад таких же пылинок ради чего, с какой целью? I always knew I would win! (Я всегда знал, что выиграю!) Но я-то не знал! Не ведал, не рассчитывал, не предполагал. Следовательно, выделили по ошибке. По недосмотру небесной канцелярии. Следовательно, нужно остерегаться. Всех и вся. Машин на дорогах. Самолетов в небе. Кораблей в море. Прохожих в переулках. Сосулек и кирпичей. Дальних странствий. Коротких свиданий. Врачей и лекарств. Еды в ресторанах. Женщин и мужчин. Стариков и детей. Собак и лошадей. Правды и лжи. Признаний и утаиваний. Ножей и пистолетов. Ненависти и любви. Жизни и смерти. И всего остального, могущего в любой миг обернуться расплатой. Ибо все в нашем мире уравновешено, и если дается тебе непомерно много, то и отнимается столько же.
Ну, братец, это ты загнул. По-твоему, нет баловней судьбы, одариваемых сверх меры просто так, ни за что? Есть, и немало. Впрочем, куда меньше, чем тех, на кого несчастья сваливаются беспричинно, одно за другим. Ты включен в разряд счастливчиков. Цени и перестань мерехлюндии разводить. Радуйся жизни, возможностей у тебя теперь – хоть отбавляй.
1
Чем напряженней напряжение, тем расслабленней расслабление, и чем круглее угол, тем углее круг…
Он просыпается без омерзительного верещания заходящегося в пароксизме будильника. Чувство времени развито в нем отменно, он никогда никуда не опаздывает и потому никогда никуда не спешит. Скучное достоинство, рад бы променять на разгильдяйство, расхлябанность, игривую легкомысленность – до определенного предела, конечно, – ан не выходит. В святящемся окошке таймера видеомагнитофона – без пяти семь. Других хронометров в спальне нет, за исключением часов наручных на прикроватном трюмо, лень за ними вялую со сна руку тянуть, и надобности нет – таймер все показывает. На самом деле без пяти шесть: когда сезонное время менялось, час добавился, поправлять не стал, ну и ладно, так удобнее даже. Приятно сознавать, что в окружающем тебя замкнутом мире на шестьдесят минут, три тысячи шестьсот секунд меньше, а значит, возможность появляется, в постели донеживаясь, впустить разрозненные мыслишки в голову.
Чем напряженней напряжение… Экая белиберда. Кто придумал, интересно? И что в виду имел – работу, секс? Наверное, не работу. По поводу работы зубоскалить – вроде как дурью маяться. Наличие ее дает в Америке возможность худо-бедно жить. Любить ее не за что, однако всуе лучше не упоминать, а то, не дай бог, потеряешь. Секс – другое дело, тут сколько угодно лясы точи. В нем как в спорте: для победы иногда одного-двух сантиметров не хватает.
Тоска зеленая, неохота в госпиталь тащиться. В той стране, откуда он приехал, это больницей называют. А здесь – госпиталь. Больница от корня «боль». А госпиталь от какого корня? На свете нет такой тоски, которой снег бы не вылечивал… Когда выпадет снег в Нью-Йорке, и выпадет ли? Осень потрясающая стоит, совсем как в Подмосковье, по утрам сметает он с капота «Тойоты» желтые узорчатые листья. Листья падают с клена-ясеня… А по снегу соскучился. Какие были сугробы тогда в Переделкине! Решил попрощаться с Пастернаком, увязал по пояс,
