не было пустым. Произошло что-то важное, касавшееся их всех, – а таким своим ощущениям Анирет, как-никак урождённая жрица Ваэссира, верила.
Мейа говорила что-то ещё, но царевна думала о своём – о том, чтобы напомнить мастеру о его обещании показать священную глину. Уж не думает же он, что царевна забудет о своей просьбе? Анирет чувствовала, что это тоже было чрезвычайно важно, точно могло достроить в сознании некий кусочек понимания. А вот после уже и письмо получится написать.
Меж тем подруга закончила с её волосами, и царевна поднялась, обняла девушку, крепко и тепло.
– Я очень тебе благодарна за заботу, ты бы только знала! Само твоё присутствие поддерживает меня. Не знаю уж, где бы я была, если б не ты.
– А как иначе, госпожа моя? – Мейа обняла её в ответ, потом лукаво улыбнулась, чуть отстранившись, чтобы посмотреть в глаза. – Жаль только, ты меня совсем не слушаешь. Но хоть в саркофаг тебе слечь раньше времени я не дам.
Обе рассмеялись. Когда Анирет выходила из комнаты, она встретилась взглядом с Нэбмераи, ожидавшим её у двери. Внешне невозмутимый, особенно при других, воин поклонился и занял место за её плечом. Но в его глазах царевна успела различить тень того же беспокойства, и это напомнило ей о хрупком доверии, что начало, наконец, выстраиваться между ними. Та ночь у реки и последующий разговор помогли ей взглянуть на их историю иначе. В ходе одного из вечерних занятий Нэбмераи осторожно спросил, что произошло в мастерской, но когда Анирет не ответила – настаивать не стал, лишь напомнил коротко, что поможет.
Это было приятно.
Мейа осталась в доме, пообещав зайти позже и при этом выразительно посмотрев на Таэху. Они и правда проводили много времени вместе, пока царевна была занята, но свои обязанности служанка исполняла безукоризненно и точно, всегда готовая помочь Анирет и словом, и делом.
До мастерской они шли вдвоём, молча, хотя поговорить хотелось о многом, и, как царевна чувствовала, не только ей. Она помнила, что Нэбмераи хотел связаться со своим дядей, Верховным Жрецом Джети, – должно быть, уже связался, но если ответ и пришёл, воин ничего не сказал. «Нет, не пришёл, – с неожиданной уверенностью подумала вдруг Анирет. – Он бы сказал». И в этом у неё не было ни тени сомнений – что-то решилось ещё в тот момент, когда она показала Таэху письмо Хатепера.
Остров Хенму пробуждался с рассветом. Жрецы возносили молитвы Великому Зодчему. Возвращались с раннего лова рыбаки. Открывались мастерские и рынок. Возобновлялись под звучные песни, скрашивавшие тяжёлый труд, работы в каменоломнях. Сейчас, когда Анирет и Нэбмераи шли к её учителю, жизнь уже кипела вовсю, и весёлый гомон вокруг отгонял смутные страхи.
Нэбмераи толкнул дверь мастерской, привычно убеждаясь, что внутри безопасно. Эта его привычка порой заставляла девушку закатывать глаза, ведь остров был закрытой общиной, а помимо посвящённых воинов храма здесь сейчас были и воины из императорской стражи, часть её небольшой свиты. Но она давно поняла: спорить с Таэху
