при всей кажущейся нелогичности этих тезисов, всякий «политес облагораживания», всякое стремление к улучшению природы, как внешней, так и внутренней, к глубокому сожалению приводит лишь к деградации и разрушению этой природы с одной стороны, и онемению, и умерщвлению духа человека, – с другой, и ведёт весь человеческий род к его кратеру, за которым неминуемо наступает «точка невозврата».
Но что же делать с человеком, спросит кто-то. Как успокоить его сердце, как дать ему надежду? Ведь если не учить его жить, не приводить к порядку его звериную душу, он растерзает, в конце концов, не только всё и вся на земле, но и себя самого! Ведь он – самое непредсказуемое, самое хитрое, вероломное и самое свирепое животное на этой земле! И в этом вопросе скрыта самая большая проблема, и самая сакральная тайна осознания человеческого существа. Его страх всегда рос вместе с его величием. И он отличается от всех иных животных на земле, прежде всего тем, что в глубине своего сердца, не осознавая того, больше всего боится уничтожить сам себя. И этот архаический, набирающий силу страх, гораздо сильнее всех страхов мира! Что значат все его внешние враги, пред исполином, сидящим у него внутри? Что значат все катаклизмы природного естества, перед непредсказуемым вулканом его собственного сердца? Для его будущего существования, опаснее всего именно он сам, но никак не внешняя природа, никак не планетарная или космическая враждебность. При всей неоспоримой угрозе последней, она, поставленная рядом с опасностью уничтожения человека – человеком, столь мала, и столь обходима, что становится очевидным, что человек в своём разумном, в отличие от инстинктивного, на самом деле живёт не теми страхами, и не теми опасностями, которые угрожают ему в реальности. Что он живёт заблуждениями, о которых в своём сознании, и не подозревает. Ведь он не осмысливает всего этого, он лишь чувствует, как из его собственных глубин поднимается на поверхность «метан», сигнализируя о том, что где-то в скрытых глубинах его существа, притаилось некое «чудовище», способное погубить его, погубить всю человеческую цивилизацию, а вместе с тем и всю окружающую природу. И не видя этого «чудовища» воочию, не осознавая до конца его присутствия и той гипотетической опасности, он отворачивает свой взгляд на, так называемые более реальные опасности, – опасности внешней природы. А по большей части просто прячет голову в песок, словно страус.
И всё это выкладываемое мною умозаключение, казалось бы, может претендовать на некую истинность. Но весь вопрос в том, что плоскость этого рассуждения, представляет собой именно плоскость. Жизнь же, представляет собой «розу ветров», и не может быть уложена ни в одну, даже самую выверенную плоскость. Здесь всё и вся должно всегда перманентно подвергаться сомнению, всё и вся попадать под увеличительное стекло критики, всё и вся разлагаться «ферментами сомнения», и затем выстраиваться и упорядочиваться на новый определённый лад, синтезироваться, заново сопрягаться, склеиваться
