она существует, никто не сомневается. Когда Иоган Гансович входил в какое-то помещение, все чувствовали появление чего-то весомого, значительного, важного, хотя он еще и не произнес даже «здрасте». А вот Алексей Кириллович входил и обращался к людям так, что не оставлял им времени пережить его появление.
И если Иоган Гансович, было дело, мелькнул и на посту директора Мурманского краеведческого музея, так только мелькнул. Для солидного ученого разве это пост? Впрочем, в немноголюдном в ту пору Мурманском краю Иоган Гансович заметил Алдымова и высказал одобрение его «богато одаренной натуре».
Да, Алдымов мог в кратчайший срок освоить, именно освоить новое дело, а не просто познакомиться с ним, что позволило ему уже к тридцати годам накопить множество умений и навыков, и геодезиста, и лингвиста, и этнографа, и статистика, овладеть премудростью ведения планового хозяйства в трудном регионе. И новые языки изучал с легкостью, и в том же саамском получал особое удовольствие, находя отличия в двух западных и четырех восточных диалектах.
Есть люди, умеющие небольшие свои знания и способности преподнести человечеству, как подарок. Алдымов же был беззаботно щедр и безоглядно увлечен реальным делом. Меньше всего думал, какое впечатление производит на окружающих, и в этом был даже похож на саама. Начальство сходилось на том, что Алдымов, может быть, и редкий специалист, а вот солидности не хватает. И организаторской хватки нет. Все, что может сделать сам, сам и делает, вместо того, чтобы нагрузить работой других.
И те, кто определял круг общения товарищей Кирова, Сталина, Ворошилова и Микояна, появлявшихся в этих краях, держали Алдымова на расстоянии.
Когда возникала острая необходимость, о нем вспоминали с завидной регулярностью. Ему даже любили давать ответственные поручения, потому что никогда не слышали от него о том, что дел невпроворот, выше головы, что он рвется на части, что у него не закончен перевод с немецкого, не готова обещанная статья, замерла и не двигается вперед книга…
Не сразу, но колхозное поветрие доползло и до заполярных тундр.
Как ни пытался Алдымов объяснить в Мурманске, что колхозы кочующим оленеводам не нужны, а всякое насилие вредно, горох логики отлетал от директивных твердынь. Его обстоятельные и доказательные докладные записки, как пущенные по воде плоские камешки, с легким плеском скакали с одного стола на другой, пока где-то не уходили под сукно, как в воду.
Вот с музыкой и речами устроенный колхоз «Красная тундра» благополучно развалился, не успев, по сути, и возникнуть. А потом не могли доискаться, на каком стойбище, на каком кочевье «руководство» и «актив» еще одного колхоза, «Красный оленевод». «Хватит плодить «бумажные» колхозы!» А в ответ слышал: «Тебе хорошо, ты беспартийный. А нам линию партии на коллективизацию надо проводить». Сверху крепко давили, и к пятилетнему плану строительства оленеводческих колхозов и Алексей Кириллович, скрепя сердце, руку приложил.
Зато
