машина сразу не завелась, и сел за руль. Глухо чавкнула дверка.
Только когда машина уехала, Светик заплакал и пошел домой. На улице, несмотря на дневное время, не было ни души.
На круглом обеденном столе в столовой Светозар заметил развернутую тетрадь, свою тетрадь по истории, на чистой странице карандашом было написано: «Светик, я скоро вернусь. Суп на плите. Будь умницей. Целую. Мама».
Первая мысль была «Пропала тетрадь», в школу уже не принесешь, потом подумал, что карандаш можно и стереть. А после уже спокойно рассудил, раз скоро вернется, вот вместе и сотрем. «И я ей расскажу, как я испугался, когда шофер крутил заводную ручку, а я боялся, что машина заведется, сорвется с места и его задавит!».
От этих привычных слов, «скоро вернусь», страх почти исчез.
В доме было три комнаты и кухня. Одна из двух маленьких комнат именовалась «светелка», по имени обитавшего там Светозара. Вторая была кабинетом и спальней, хотя Алексей Кириллович предпочитал заниматься, раскладывая старые журналы, рукописи и книги на просторном овальном обеденном столе в большой комнате, по старой традиции именовавшейся столовой. Каждое занятие, которому предавался ученый и общественный деятель, требовало своего особого пространства, так почти бессознательно подсказывало какое-то внутреннее чувство. Многообразные интересы языковеда, историка, этнографа располагали к занятиям за просторным столом. Необозримые пространства тундры подвигали его к мыслям о вечном. А вот письма, предполагавшие личное общение с корреспондентом, Алексей Кириллович предпочитал писать за небольшим письменным столом, уместившимся в спальне. Переписка была обширной, и редкий день проходил без того, чтобы допоздна не приходилось сидеть за почтой.
Светозар вошел в дом, и только здесь потекли слезы. Утираясь варежкой, не раздеваясь, прошел через прихожую в столовую, заглянул в родительскую спальню и к себе, оставляя на полу горстки не спешившего таять снега.
В доме было все перевернуто вверх дном, в родительской спальне на полу оказались пустые ящики из письменного стола отца, хранившие аккуратно рассортированную переписку, рядом вываленные простыни и наволочки, из платяного шкафа прямо на пол были брошены мамины кофточки, лифчики, чулки, ночные рубашки… Даже матрац с кровати был сдернут, словно там происходила какая-то борьба. В столовой все сиденья стульев и кресла были проткнуты насквозь вместе с мягкой обивкой. Буфет стоял нараспашку, а часть столовой посуды неровными стопками возвышалась на полу.
Светозар ходил по дому в уличной куртке и ушанке, будто это был уже не их, не его дом, а то ли проходной двор, то ли кусок улицы. А когда вспомнил, что надо раздеться, тут же почувствовал озноб, в доме было студено, хотя все форточки были закрыты. Открытой нараспашку осталась входная дверь, о которой паренек, ошеломленный произошедшим на его глазах, просто забыл. У крыльца
