го, тоже чувствуете это, и говорите себе: о-о-ой, да это же я, ведь и со мной случалось то же самое… Чехов приближает вас к себе. В этом его сила. Такое дано не каждому. Особенно его рассказы, это нечто! – лежа на диване, абзи раскидывает руки.
Абзи говорит верно, вникая в суть. Он – человек, который старается основательно изучать мировую литературу. Не могу не признать этого.
– Вы читали его одноактную пьесу «Ночь перед судом»? – спрашиваю ни с того ни с сего.
– А что?..
Не читал. Попался. Попался с поличным. Настало время проучить Олимбая, который вот уже неделю морочит мне голову, поучая, как понимать Чехова. (Мне было хорошо известно, что данное произведение не было включено в книги, опубликованные ранее, что о нем не рассказывают в высших учебных заведениях в лекциях по искусству, что его упустили даже заядлые поклонники творчества писателя, и что он не переведен на узбекский язык.)
Олим-абзи поднялся, сел. Пристально посмотрел на меня.
– Итак… Я хотел бы знать ваше мнение.
Абзи погрустнел… Я ждал, что он скажет сейчас: «Э-ей, разве у него было такое произведение?».
*Абзи – уважительное обращение к старшему по возрасту мужчине.
Победоносно улыбнувшись, поднялся с кресла, открыл холодильник. Взял минералку. Он все еще пристально смотрел на меня.
– Хотите?.. Холодненькая…
Абзи достал из кармана сигарету, вышел на балкон (он много курит). Затянулся.
Мне стало немного не по себе. Когда он вернулся в комнату и сел на диван, я добил его:
– Вообще-то Чехов вместо маленькой пьесы мог бы сделать из нее рассказ. В действительности это готовый рассказ, а не пьеса. Не понимаю: может, было лень писать рассказ, и он сделал пьесу из готового сюжета?..
Олим-абзи разразился громким хохотом. Покачал головой.
– Подождите, дорогой. Подождите… – он опять развел руки в стороны. – Во-первых, обратите внимание на фабулу этого произведения. Здесь не нужны никакие переживания, тем более комментарии. Ненужные комментарии как кусок в горле. Во-вторых, писатель тонко чувствует, что действительность становится более убедительной, когда она выражается в действии. Потому что это Чехов! Чехов – писатель, который мог грести в обеих лодках: и в прозе, и в драме. В-третьих, пьеса не одноактная.
Я провалился с треском. Смотрю на Олима-абзи с удивлением. Одним глотком опустошаю бутылку с минеральной водой.
–
Он сам же писал, что одноактная!
Абзи улыбается. Растягивается на диване, опирается подбородком на ладонь.
– Ну и что?.. У меня к вам вопрос.
– Давайте.
– Где в этом произведении завязывается узел?
– Там, где в комнату мошенника входит соседка, и этот негодяй представляется доктором.
– Правильно. А когда он развязывается?..
– На суде. Который состоялся на следующий день.
– Во-о-от. Всё ясно. Значит, в пьесе два акта. Чехов оставил развязку – ситуацию в суде, рассчитывая на внимание и понимание зрителя. А режиссер, который не понимает этого, ставит пьесу с одним актом. Вот и всё… Теперь – спать. Завтра поговорим. Послезавтра пойдем на рынок. Купим Любе шубу.
Сметливый человек владеет миром. Я еще раз признаю сметливость соседа по комнате. Нет, он не просто начитанный, он еще и из тех, о которых говорят: «В тихом омуте черти водятся».
Мне еще долго не удается заснуть. Абзи уже вовсю начал храпеть. Ну, ты и хитрый татарин! Наверное, спектакли, которые он ставит, крутые. Даст Бог, поеду в Казань – обязательно посмотрю его постановки…
Проснулся рано.
– Олим-абзи, вставайте. Рассвело. Все уже проснулись. Даже младенцы. Чего так долго спите?
– Пусть младенцы и просыпаются… У них есть родители. А я сирота. Сироту сколько ни корми, он всегда голоден. – Отворачивается к стене и, накрывшись с головой одеялом, продолжает спать.
Я стягиваю с него одеяло и бросаю на пол. Он нехотя поднимается.
Умывшись, Олим-абзи роется в чемодане. Достав что-то, кладет на стол. Потом опять возвращает в чемодан.
Я уже не выдерживаю. Хочется побыстрее выйти на улицу, подняться по крутому склону в гору… Надеваю спортивку, открываю дверь.
– Подождите три минуты за дверью. Я скоро выйду, – говорит абзи. – Да, кстати… завтра спозаранок поедем на рынок?.. Купить Любе шубу, не забыли?
– Помню, помню! – вырываюсь в коридор.
Небо
