по своим психофизическим параметрам, не успевает уже управлять постоянно развивающимся вооружением, созрела и необходимость передать это управление в «железные руки» искусственного интеллекта. Здесь, можно уже говорить ещё об одном виде сингулярности – сингулярности вооружения, как следствии воинствующего экономизма, но об этом ниже.
Тот факт, что воинствующий экономизм не является продуктом самой России, а навязан ей Западом в процессе «осовременивания» России, как болезнь, которую ещё в позапрошлом веке Н.Я. Данилевский обозначил как «европейничанье», и которая стала уже хронической, – в эндогенной логике экономизма не осознаётся даже сильными экономистами. Примеров можно привести много, но вернусь к последней работе В.Л. Иноземцева: «Мир ХХI века распадается на часть, в которой производятся образы будущего, и на часть, где они потребляются, – при этом первая получает в своё распоряжение источник своего рода неограниченного богатства, воссоздать которое на глобальной периферии исключительно сложно. В такой ситуации рецепции, в которых Россия была столь искусной, резко теряют в своей значимости, а для самостоятельного развития с учетом истории ХХ столетия не остается ни сил, ни средств, ни опыта»[6].
Что касается рецепций или по меткому выражению Данилевского «европейничанья», то в этом и Европа или точнее «коллективный Запад» искусен не менее России. Но если для России это болезнь, хотя и трудно излечиваемая, то для коллективного Запада это обычное нормальное состояние, что и ведёт к медленному «закату Европы», читай коллективного Запада, или той части, «где производятся образы будущего»: «Это уже конец демократии. Если в мире истин всё решает доказательство, то в мире фактов решающую роль играет успех. Успех означает триумф одного потока существования над другими. Жизнь утвердила себя. Мечты усовершенствователей мира становятся инструментами в руках властных натур. На позднем этапе демократии ярко проявляются расовые черты, которые подавляют и осмеивают идеалы, отбрасывая их в пропасть. Так было в египетских Фивах, в Риме, в Китае, но ни в одной другой цивилизации стремление к власти не принимало таких непримиримых форм. Мысли и тем самым действия масс находятся под жёстким контролем. Поэтому и только поэтому человек находится в двойном рабстве, будучи читателем и избирателем, в то время как партии становятся послушными свитами немногих личностей, на которых уже ложится первая тень цезаризма. <…> Но сегодня власть, как когда-то в Риме, перемещается из парламентов в частные круги, а выборы неминуемо низводятся до уровня комедии. Всё решают деньги в интересах тех, у кого они есть, а процесс выборов превращается в игру с заранее предрешенным исходом, в инсценировку самоопределения народа. И если первоначально выборы были революцией в законных формах, то теперь эти формы исчерпали себя и люди “выбирают” свою судьбу привычными средствами кровавого насилия, когда политика денег становится для них невыносимой. С помощью денег демократия уничтожает самое себя
