добавил: – Тебе все равно, что я… такой.
Его рука заживала медленно, словно живое железо в крови не желало мириться с этой потерей. И зарубцевавшиеся было раны то и дело открывались, кровоточили, Брокк злился, но не от боли, которую испытывал, скорее от осознания, что стал калекой…
Он пробовал пить и напивался, но легче не становилось.
Трезвел.
Метался.
Менял обличье и выл, неспособный устоять на трех ногах. В ярости разнес гостиную. Потом просил прощения.
Он молчал, лежа на серой оттоманке, вытянув ноги, глядя исключительно на острые носы ботинок. И отказывался от еды. Приступы длились несколько дней кряду, но в конце концов Брокк находил в себе силы подняться.
Он начинал читать стихи, сбивался и вновь замолкал. Садился у клавесина, касался клавиш, вот только мелодия получалась половинчатой, однорукой.
Спасался работой.
– Тебе меня жаль? – спросил он как-то, расчесывая культю. По вечерам она зудела и ныла, сводя Брокка с ума.
– Немного.
Как-то так получилось, что ему Дитар не лгала. И не играла, притворяясь кем-то, кем ее хотели видеть. Вероятно, потому, что, в отличие от иных клиентов, Брокк сам не знал, кто ему нужен.
Не содержанка.
– Жалость унижает. – Он оставил руку в покое и нырнул под одеяло, отвернулся, буркнув: – Не мешай спать.
– Не буду.
Пожалуй, именно тогда Дита поняла, что этот мальчишка стал для нее… кем? Не очередным клиентом, которых в ее жизни было множество. Возлюбленным? Смешно. Она старше. Опытней. Циничней. Она больше не верит в любовь, которая до края жизни или дальше. Она… она просто перестала быть одинокой. И коснувшись светлых волос, Дитар сказала:
– Отдыхай. Принести чего-нибудь?
– Молока. С медом.
Пять лет.
Это ведь не так и много, но получается, что целая жизнь.
– Опять твои печальные мысли. – Брокк поправляет подушки и смоченной в ароматном уксусе губкой вытирает пот со лба. – Ты стала очень много думать, Дита.
У него хорошая улыбка. И Дитар пытается улыбаться в ответ, но больно… Господь милосердный, как же ей больно. Она сдерживает стон, но Брокк по глазам видит.
– Не уходи, Дита, пожалуйста, – он снова растерян и смущен, – я не хочу снова оставаться один.
– Я и говорю… – У нее получается оттеснить боль. Она вернется позже и отомстит Дитар за побег. – Жениться тебе надо…
Фыркнул только. Ладонь ее раскрыл, погладил пальцы и прижал к своей горячей щеке.
Мальчишка.
– Попроси сестру остаться. Она не откажется.
– Не откажется, – согласился Брокк. – Только… как надолго? Месяц? Год? Всю жизнь? Я не могу забирать ее жизнь, тем более… рядом со мной небезопасно.
– Опять письма?
Кивнул.
– Когда-нибудь они успокоятся.
Ложь, но Брокк снова соглашается. С больными не желают спорить.
– Ты
