она без монтажных склеек:ты сама на себя взираешь
и смеёшься с набитым ртом,
вы бежите вдвоём по парку
мимо тощих его аллеек,
он хохочет, а ты летаешь,
задевая его крылом,
а в конце вы уже в обнимку
пьёте чай из стеклянной кружки.
опускается кран. к подошве
прилепился осенний лист.
и тихонечко, под сурдинку,
слышен голос твоей подружки,
потому что подружка – тоже
автор пьесы и сценарист.
Февраль
февраль брильянтовый, февраль – алмазный,
февраль невыносимо ледяной:
кристалл воды – как со снежинкой связан?
снежинистость – с структурой водяной?
откуда столько форм и положений?
а с неба шестигранники летят,
от фонаря отбрасывая тени,
напоминая беленьких утят.
Фанты
мы сидим. мы играем в фанты.
ты прекрасна как иерофанта.
мы с тобой – нелокальность квантов,
и запутанность их – мы с тобой.
поколение не пепси, но фанты:
отсудили чистилище Данта,
опровергли Декарта и Канта
карантинной своею весной.
мы сидим: ты в пустом Париже,
я – в подвале, что ада ниже,
губы сомкнуты как пассатижи
и натянуты тетивой
между нами тугие струны,
а под струнами – мир подлунный,
и один только ветер юный
сонно водит по ним рукой.
рынки ценных бумаг и акций,
языки и границы наций —
волны наших галлюцинаций:
мы всерьёз увлеклись игрой.
отличимы от хантов манты,
отличимы бинты от бантов,
отличимы понты от пантов,
различимы ли мы с тобой?
не различны, зато мы – разлучны:
благородно и благополучно
той игрой управляет случай,
а зовётся она – судьбой.
Ухо
о лабиринт височной кости,
в котором бродит минотавр.
поток необратимой злости
он обращает в бой литавр.
ухо-уходит безвозвратно
в ухо-ухоженный чертог,
и, ух-хмыляясь многократно,
стремится ух-хватить свой рог.
Уста
она чувствительна к словам,
а так же к паузам и жестам,
к ландшафту, лесу, духам места,
к озерам, лужам, облакам.
она чувствительна к слезам,
она сама от счастья – плачет,
к чужим чувствительна тем паче,
что их разделит пополам:
пол капли в сахаре и в соли,
кристалл впитает стыд и страх,
а тайна звездного пароля
уже трепещет на устах.
Улитка
любимая, в коричневом конверте,
в котором собран мой бумажный дом,
есть два стихотворения о смерти,
которых
