И ты был богом. Юрий Лаковский

      Сидим уж битый час, следим за поплавками,

      И хоть бы так, для смеха кто-то клюнул,

      Но мой старик хитрит, невозмутим как камень,

      Другой бы плюнул.

      Ты вот что мне скажи, куда девались, на хрен,

      Все эти караси, ети их в душу?!

      Давай с тобой рыбак по тридцать граммов ахнем

      За баб и сушу!

      Попробуй, откажись! От этого напора

      Сам Горбачев бы опрокинул рюмку.

      Вот нету в нашей сучьей жизни коленкора!

      Подай-ка сумку!

      Мы выпили за всех, и даже за Чапая,

      Как не крути, святое дело – принцип,

      Вот он бы не пустил в Святую Русь Мамая,

      И проходимцев!

      И только к вечеру очистилось пространство,

      Клевало все, и в лодке стало тесно,

      Старик ругал подлещиков за наше пьянство,

      Что было честно.

      Всю рыбу, разделив на два больших кукана11,

      Мы разошлись при свете лунной пыли,

      И облака медлительно и очень странно

      В глубь неба плыли.

      Все сутки напролет, как агнец божий в яслях,

      Я спал, прослушав мировые сплетни,

      Кружил над моим домом яснокрылый ястреб

      Двадцатилетний.

      Я видел сон цветной – отторгнутый от тела,

      Другой такой же я, но так прозрачен,

      Скользит сквозь серебро античного удела

      И тихо плачет.

      Я радостно себя бросал в глубины света,

      И не печаль руководила мною,

      Мне не знакомою была моя планета

      Тогда, весною.

      Но что еще главней – я помню это ясно —

      Вкус истиной свободы в абсолюте!

      Никто меня не звал, не докучал напрасно

      Ни Бог, ни люди.

      Я узнавал слова и песни древних сиддхов12,

      И белый старец в розовой пещере

      Читал мне о другой любви из пыльных свитков

      И о Венере!

      И мчались в сердце яснокрылые молитвы,

      Здесь мой приют! – кружилась весть благая,

      Но путь любого сна, как грань тончайшей бритвы, —

      Я снова в Гае.

      Проснулся, наконец, тебе записка, лично,

      Небось, опять старик, ему неймется,

      А я спекла тебе с утра пирог клубничный, —

      И мать смеется.

      Но что ее так сильно нынче рассмешило?

      И рыба, пусть не царская, но все же,

      Я помню, как пришел, и что меня кружило,

      Сказал что может?

      Ну не томи, скажи, что был вчера в запарке,

      Живу в мечтах, в пылу своих исканий,

      Или опять читал соседской я овчарке

      Стихи за баней?

      У друга твоего всегда дела до жизни,

      Один он здесь охоч до философий,

      Иди водой холодной обливайся к вишням,

      А я пью кофий.

      Поговорили вот, ей только в контрразведке

      Запоминать пароли, лица, явки,

      В окно я

Скачать книгу