двинулся с места. Сигнал повторился. Это звонила жена.
– Я тебя заждалась, Валентин, – с упрёком сказала она. – Уже девять!
– Извини, Энн, – пробормотал Наумов. – Я скоро приду, только закончу один не очень приятный разговор.
– Ты плохо выглядишь. Что-нибудь случилось?
– Ничего, наверное, эффект освещения, у нас тут сумерки.
– Нет, случилось, я же вижу. Это из-за твоих новых подопечных Пановкина и Изотова?
– Пановского, – поправил он машинально. – Понимаешь, Энн… их надо срочно оперировать, а я… боюсь.
Она внимательно присмотрелась к нему и сказала решительно:
– Приходи скорей, слышишь? Обсудим все твои проблемы вдвоём.
Виом угас. Снова сумерки завладели кабинетом. Где-то в невидимых зарослях под зданием лечебного корпуса прокричала птица: не сплю, не сплю, не сплю… Оранжевая полоса на западе становилась тоньше и тусклее, в фиолетово-синем небе засияла белая чёрточка – капсула гидрометеоконтроля.
Наумов встал, прошёлся, разминая ноги, и вдруг подумал: «А не трушу ли я на самом деле? И все мои переживания не что иное, как самый обыкновенный страх ответственности?»
Он стоял долго, уставившись на далёкую звезду, потом очнулся и без дальнейших колебаний вызвал комиссию по этике.
Руслан Банглин был очень и очень стар, где-то под сто сорок лет. Морщинистое тёмное лицо с озёрами холодных, прозрачных, будто заполненных льдом, глаз. Волос на длинной, огурцом, голове почти нет, шея скрывается под глухим воротником свитера. Он не удивился, увидев перед собой заведующего Симуширским медцентром.
– Слушаю вас, – сказал он хрипло, с едва слышным присвистом.
Протез гортани, подумал Наумов отрешённо. По долгу службы он имел встречи с председателем комиссии морали и этики, и каждый раз у него складывалось впечатление, будто он беспокоит этого страшно занятого властного человека по пустякам.
– Я, собственно, к вам по такому вопросу… – начал Наумов, не зная, как сформулировать этот свой проклятый вопрос.
– Пановский, Изотов, – подсказал Банглин.
Наумов не удивился: вездесущий Зимин успел побывать и здесь.
– Возникла проблема…
– Выбор метода оперирования, так?
– Дело в том, что нейрохирургическое вмешательство в мозг почти всегда чревато последствиями. Даже микролазерное и тонкое магнитное сканирование ведёт к разрушению соседствующих с оперируемым участков мозга, и хотя в нормальной жизни, как правило, это не сказывается, однако природа зачем-то сконструировала запас клеток, который мы уничтожаем ничтоже сумняшеся. А что теряет человек в результате операции, не знает никто. В случае с космонавтами изложенный мной тезис звучит так: при «перезаписи» информации с мозга в машину вероятность гибели увеличивается по сравнению с методом простого «стирания». Я сделал расчёт, по которому вероятности
