и не помнила, когда в последний раз Геннадий говорил с ней о чем-то по-настоящему важном.
– О чем ты так некрасиво думаешь? – спросила Аида. – Весь лоб морщинками пошел.
Светлана покачала головой и не удержалась от грустной улыбки.
– Беременность тебе идет, красивая стала.
С годами Аида все больше напоминала маму. Не ту маму, последнего года, а ту, которая была у них раньше. Мама, которая летом развешивала на улице белье – парусами раздувались белоснежные простыни – и пела нежные якутские песни.
– Тетя Маша говорит, я – вылитая мама, – словно угадав Светланины мысли, сказала Аида и добавила неожиданно тревожным тоном: – Можно, я кое-что спрошу?
Аида с такой надеждой посмотрела на Светлану, будто верила, что старшая сестра знает ответы на все вопросы, которые задает жизнь.
– Чай совсем остыл. – Светлана протянула руку через крошечный стол и нажала кнопку подогрева на электрическом чайнике.
– Кстати, спасибо за чайник, – сказала Аида теплым голосом.
Сестренка всегда умела благодарить и делала это так, что люди не могли не чувствовать себя настоящими героями.
– Пользуйся на здоровье. – Не зная, куда деть глаза, Светлана зашарила взглядом по стенам.
На стене над дверью висел новый коллаж фотографий. Аида в костюме клоуна, напомаженное лицо и яркие щеки. Аида и Стас с Вадиком на руках на фоне Ленских столбов. У каждого что-то красное в одежде: юбка у сестры, галстук у зятя, красные носки у племянника. Аида с шарами и сыном. Обернутая в мишуру Аида у елки, и, наконец, двое лицом к лицу. Аида и Стас. Ладонь Стаса бережно поддерживала Аидину запрокинутую голову с раскрытыми для поцелуя губами. Сцена выглядела настолько интимной, что Светлана невольно отвела глаза.
Может быть, все было не так плохо, как она воображала? Если бы только не этот жуткий, безобразный синяк на нежном лице сестры. Смог же мужчина (способный ударить женщину!) создать дом, в котором хотелось жить. Может, все наладится, когда у Аиды родится еще один ребенок? Аида перестанет флиртовать с незнакомцами, а Стас перестанет ревновать.
Светлана с надеждой вгляделась в Аидино лицо:
– Ты хотела о чем-то спросить?
– Ты только не подумай ничего, – запнулась Аида, выхватила из подставки на столе бумажную салфетку и скрутила ее в тугой жгут, – я просто так спрашиваю. Летом мне будет, как маме, когда она… умерла.
В гулкой тишине жалобно осело махровое ухо мишки на чайнике.
– Я не знала, что ты так сильно по ней скучаешь, – Светлана почувствовала, как неожиданно охрип голос, – я тоже часто про маму думаю, особенно на Виткиных концертах, или когда с уроками помогаю. Ты, наверное, не помнишь, мама мгновенно запоминала стихи. И песни…
– Я… не про то, – не поднимая головы, сказала Аида. – Когда тебе исполнилось двадцать девять, ты не боялась… умереть?
Аида затеребила в руках скрученную в жгут салфетку, посыпались на стол крошечные белые хлопья.
