как у тебя. Вон какие у тебя брови… гладкие, – объяснила она как можно более ровным голосом, вставая на подрагивающие ноги, – пойду посмотрю, как там Витка.
– Вита спит, я проверил, – окончательно нахмурился он.
В наступившей тишине стало слышно, как в старой печной трубе на крыше натужно взвыл ветер.
– Метель… разыгралась. – Светлана украдкой вытерла потные ладони о домашние брюки, про себя надеясь, что на плотном темном трикотаже не останется позорных мокрых следов.
– Ноябрь на дворе, – успокаивающим тоном сказал Геннадий, слез со стола, шлепнули по пяткам тапочки, и отошел к темному квадрату незанавешенного окна, – до метелей еще далеко.
На этот раз дурнота нахлынула на Светлану без предупреждения. Сократились, надвинулись темные стены, оставив крошечный освещенный островок у дрожащих ног. Светлана ухватилась за спинку стула, изо всех сил стараясь запомнить, что побочный эффект проявился почти сутки спустя после употребления снотворного. Что, интересно, скажет об этом добрый доктор… Айболит?
– В Интернете пишут, что у Донормила могут быть сильные побочные эффекты, – выдохнула она, борясь с цепляющимся за щеки языком.
– Умели в старину строить, – голосом Геннадия отозвалась через паузу темнота, – бревно к бревну, из лучшего дерева. Отец рассказывал, что, когда дед заложил дом, кругом была пустота. Дед выбрал самое высокое место, подальше от дороги. Тогда ни у кого заборов не было, только изгородь, для скотины, а он сделал забор в полтора человеческих роста. Подозрительный был человек.
Светлана знала историю родового дома Золотаревых почти наизусть, но на этот раз в рассказе мужа прозвучало нечто новое, незнакомое, словно приоткрылась щелка в наглухо запертой прежде двери.
– Гена… мне чудится всякое, – прошептала она, – голоса слышатся…
– Не бери в голову, – тихо, словно про себя, сказал Геннадий, – у каждого есть свои слабости. Надо уметь с этим жить.
– Надо, – послушно повторила она.
Темнота перестала быть острой, отодвинулась за стены. Рой снежинок с улицы ударился о тройное стекло окна и разлетелся вдребезги.
Светлана проглотила застрявшее в горле сердце и опустилась на стул. В голове перестала ныть дребезжащая, тревожная нота. Геннадий прав: надо просто взять себя в руки. Что бы с ними ни происходило, старый дом стоял, как крепость. Оборонял от непогод и охранял старые, забытые секреты.
Снотворное подействовало моментально, мир накрыло плотной белой простыней. Растворились границы, перемешались друг с другом звуки. Тревожная нота перестала терзать мозг. В середине ночи приснился приплюснутый Гена. Он шевелил плоскими, как у лягушки, губами и взбрыкивал овальными босыми пятками, затем исчез, оставив после себя люминесцентную дорожку в никуда. Светлана побрела за ним вслед на невыносимо тяжелых ногах, проваливаясь по колено в липкую зеленую жижу.
Где-то далеко в густой и плоской, как листок бархатной бумаги, темноте жалобно заплакал ребенок.
Вита? Наверное,
