всегда появляющейся после дождя нежно светящейся радуги.
Даже год назад, когда я уже совсем взрослая прилетела в родной город, погода позволила мне спокойно загрузиться с трапа самолета в автобус. Но тут начался именно такой дождь – грозный, стеной, при молниях и громе – всё, как положено. К моему удивлению, всё так же, как положено в этой местности, очень быстро он и прекратился – пока автобус нас вёз к зданию аэропорта. И великолепная, сочная радуга поднялась во всей своей красе. А ведь был октябрь. Здравствуй, родной город!
Не мешал дождь и позже, когда я стала старше. Замечательный предлог, чтобы скрыться с каким-нибудь моим любимым мальчиком в подъезде под благовидным предлогом. Тогда считалось нормой быть на виду. Уединиться – о, ужас! И что они там делают, эти дети, вдвоём?!
К счастью, этим вопросом никогда не задавались мои родители, которые работали весь день и доверяли нам с сестрой целиком и полностью. Уже сейчас я понимаю, что если ты уверен, что цветы жизни (ну, то есть наши дети) политы правильно, то и плоды могут быть только те, что ты ожидаешь. Поэтому и жили спокойно мама и папа, не страдая и переживая, что же там между мной и очередным мальчиком происходит в подъезде.
Но вот для любящих посудачить соседок и собственной бабушки это был повод озадачиться моей моралью. Бабушка была замечательная, но очень почему-то сомневающаяся в моей стойкости к противоположному полу. Может, потому что выросла и воспитывалась в то время, когда в книгах и на экране даже легкий намек на поцелуй считался почти эротической сценой, а два прикрытых одеялом тела в постели, даже если просто лежали и тихо посапывали рядом – почти порнографией. В общем, доставалось нашей маме за смелые разрезы на сшитых ею сарафанах, за слишком короткие, открывающие пупок на животе, футболки, за слишком тонкие лямки на топах и прочее подобное «неприличие». Можете вы сейчас представить, что за это моя бабушка называла меня тогда не совсем цензурным словом «сявка»? Даже представить не могу, что с ней стало бы, если бы она увидела, в чем сейчас ходят девушки летом по улицам.
Кстати, о нецензурных словах. Конечно, они были всегда. Но в годы моего детства за их употребление на улице, то есть «в общественном месте» можно было угодить по статье на десять суток в тюрьму. И, конечно, это действовало! Впервые я узнала и услышала про нецензурную брань лет, эдак, в девять. В интеллигентной семье врачей и экономистов в третьем поколении её не употребляли. Моя мама была в шоке, когда, как-то придя из школы, в двенадцать лет я продекламировала казавшееся мне смешным произведение народного творчества – стихотворение, вероятно, уличного поэта без имени и фамилии.
Конечно, я предусмотрительно заменила бранное слово на странное, не существующее в природе, но подходящее по рифме, другое. Но маму было не провести! «Кто тебя такому слову научил?» – возмутилась она, не обращая внимания на смешной смысл стихотворения.
А теперь опять про дождь. Когда я поселилась в столице, дождь для меня стал тем, чем он является
