адский.
Если, к примеру, свернуть на Лиговку, а оттуда взять вправо и углубиться в самую середину обшарпанных старых кварталов за Невским… Или выйти на Садовой и двинуть вдоль трамвайных рельсов, заглядывая по пути во все низкие арки… Или запутаться в переулках за Казанским – вот тогда вокруг вырастет настоящий Питер.
Он сумрачный и тяжелый.
Он медленно откроет узкие северные глаза и глянет на вас сквозь решетки, которыми теперь перекрыты его бесчисленные подворотни.
Раньше центр можно было пройти подворотнями насквозь, пересекая его поджарый кирпичный живот. Теперь остались только пути по крышам.
Но все равно, если вы свернете с парадной улицы, он распахнет еще одну пару глаз, их у него много.
О, это ледяные глаза охотника за черепами! Питеру нравятся те, кто чувствует его настоящую душу.
Огромные тополя засевают его пухом в июне – но что за деревья роняют в черную декабрьскую воду крупные снежные хлопья? Невидимые леса шевелятся рядом с нами, замерзшие хрустальные птицы серебристо звенят на голых ветках. Красные дома сменяются желтыми, а потом – серыми, пепельными, призрачными. На задворках из асфальта вдруг пробиваются камыши.
Этот город медленно плавает над бездной, под ним шевелятся корни давно срубленных чащ. Змеятся по стенам трещины. Нева роется в подвалах, метро путается с речными жилами, и мертвому лесу вдоль Фонтанки до сих пор снится рыжий огонь.
Питер любит отражения, он весь утыкан зеркалами. Дожди застилают его мокрой фольгой, и пока человек бежит от станции метро до остановки маршрутки, лицо его успевает отпечататься в сотне бездонных луж.
Он качает фонари в каналах, усмехается в ярких окнах кафе, в бутылках, в ларьках, в глазах северных девушек с прозрачной кожей.
Питер любит смотреть на самого себя – и пугаться собственных призраков.
А еще он любит кошек.
Львиные морды смотрят с желтых и красных стен, как будто звери прячут гранитные тела в засаде, в кирпичных расселинах домов.
Не кони, не птицы и не собаки заселили эти гранитные болота, а львы.
Львы в логовище дождей.
Такого зверя завел себе город, и отражения львов гуляют рядом с тенями знаменитых питерских покойников.
Конечно, все знают про его белые ночи, но ведь у него есть еще и черные. Фонари роняют чешуйки света. Прохожие, выскочив из метро, тут же ускоряют шаги. Машины разбрызгивают слякотное месиво. Редко кто суется на улицу в такое время. Только собаки терпеливо таскают за собой своих укутанных в темные бесформенные пуховики хозяев.
Этот город любит одиночек.
Он давно рассадил их по клеткам и кормит черствым каменным хлебом. Тут легко страдать, хандрить, тосковать, маяться, болеть, унывать, ворчать, стареть, распадаться – короче, умирать, умирать, умирать…
Счастливые видят совсем другой город, для них светит особое питерское солнце – солнце детей, собак и влюбленных.
А
