значения. Вряд ли кто-то будет спасать пейджер из муравейника, если в кармане лежит новый смартфон.
Вывод такой: любой, кому достался медальон – единственный хозяин нечеловеческой техники. Ждать и бояться некого. Нужно просто жить.
«Счастье – не в обстоятельствах, оно в нас», – стояло в ушах. Нина права, и, тем не менее, я несчастлив, как бы ни старался подняться над обстоятельствами. Зато я могу помочь другим.
Меня вновь понесло в тропики, к океану и пальмам – подальше от людей и лишней нервотрепки. Ночами, в корабле, залечиваясь от солнечных ожогов, я прокручивал в голове вечную проблему интеллигенции: как заставить людей быть счастливыми, если сами они поступают с точностью до наоборот? Каждая официальная религия настаивала, что именно ее путь единственно правильный, каждая секта вносила дополнения, каждый философ подводил базу под собственную теорию. И никто не давал ответа, который близок сердцу и одновременно понятен голове. Я мог если не все, то многое, но не ощущал внутренней необходимости что-то делать. Помочь всем я не в состоянии, а помогать капле в океане не позволял здравый смысл. Пока спасу одного, умрут миллионы, и большинство из них погибнет по собственной глупости, из-за невнимательности или, например, из-за пренебрежения к здоровью, или будет убито другими, которые тоже входят в число жаждущих моей помощи. Глядя на то, что творят люди, хотелось не спасать, а уничтожать их, как смертельный вирус на заболевшем теле природы.
Не в силах определится со смыслом дальнейшего существования, я бесцельно летал над городами и странами, наблюдая за текущей своим чередом, не подозревавшей обо мне жизнью. Люди рождались, познавали мир, влюблялись, встречались, ругались, сходились, расходились, делали новых людей и умирали. Я смотрел на них через окна и не вмешивался. Это их жизнь, они живут так, как выбрали сами, и обо мне им лучше не знать.
Что бы я ни делал и куда бы ни летал, все напоминало о Челесте. О ней были мысли, к ней стремились желания. Страстно хотелось женского тепла, но теперь я не представлял себя с кем-то кроме Челесты. Я, наконец-то, определился. Жаль, что прозрение пришло поздно. Оно всегда приходит поздно, иначе не называлось бы прозрением.
Континенты, пляжи, города, острова, старинные замки и невероятные современные постройки – ничто не трогало душу. Отдых не задался. Хотелось развеяться, а стало тошно до шеи в петлю. Вот тебе и всемогущество. Абсолютно подавленный, но с червячком надежды, я прибыл в Рим.
В Италии только-только наступило утро. Погода соответствовала настроению: серость, моросящий дождь, хмурое небо. В северном полушарии царила осень – промозглая и слякотная.
В больнице, где осталась Челеста, я обследовал каждое окно. Заглянуть получилось не всюду, а заходить внутрь я не рискнул, переводчик в телефоне – не лучшее средство общения, точности никакой, а внимание обязательно привлечет. Люди стали опасны. Они и были опасны, но теперь я ощущал это ежесекундно. Любой мог стать причиной непоправимой
