он уходил.
– Сегодня мой день рождения, – сообщила я.
Миллер замер, а затем снова сел.
– Да?
– Ага. Мне тринадцать. А тебе?
– В январе четырнадцать. Ты наверняка закатила шумную вечеринку.
– Нет. Мы с моей подругой Шайло посмотрели фильм, а потом родители купили мне торт. Я съела всего кусочек, и не думаю, что родители ели. Там еще много осталось. Хочешь?
Узкие плечи Миллера вздрогнули.
– Он пропадет, если мы его не съедим, – добавила я. – И нет ничего печальнее, чем именинный торт, от которого отрезали всего один кусочек.
– Я могу придумать сотню вещей печальнее, – возразил Миллер. – Но да, от торта не отказался бы.
– Отлично. – Я поднялась на ноги и стряхнула с задницы грязь. – Пойдем.
– К тебе домой? А как же твои родители?
– В моей комнате безопасно. Папа теперь спит в кабинете, а мама будет в своей спальне, но она никогда меня не проверяет. Вообще никогда.
Миллер нахмурился.
– Ты пустишь меня в свою спальню?
Я снова принялась карабкаться по шпалере.
– Да. Я никогда не делала ничего неправильного, но сегодня у меня праздник, а они кричали друг на друга в мой день рождения, поэтому поделом им. – Я посмотрела на него через плечо. – Так ты идешь или нет?
– Наверное.
– Ну давай!
Я вернулась в свою комнату, и Миллер последовал за мной. Я отодвинула лампу, чтобы ему было удобнее. Он перелез через стол и грациозно спрыгнул на пол.
– Теперь мы знаем, что решетка выдержит нас обоих, – заявила я.
Не знаю, почему мне казалось это важным, но интуиция подсказывала, что Миллер не в последний раз залезает в мою комнату.
Но теперь, когда мы стояли рядом в свете настольной лампы, у меня внутри все перемешалось. Немного страха, волнения и предвкушения. Он был выше меня на несколько дюймов, а голубые глаза казались бездонными. Серьезный, задумчивый взгляд. Я не встречала такого ни у кого из знакомых мне детей, кроме, возможно, моей лучшей подруги Шайло.
Миллер заметил, как я наблюдаю за ним, сцепив руки перед собой.
– Что? – настороженно спросил он.
– Не знаю, – ответила я, поправляя очки и теребя прядь черных волос. – Теперь, когда ты здесь, все немного… по-другому.
– Я не собираюсь ничего красть. И не причиню тебе вреда, Вайолет. Никогда. Но если хочешь, я уйду.
– Я не хочу, чтобы ты уходил.
Выражение лица Миллера на мгновение смягчилось, а плечи расслабились.
– Ладно, – хрипло произнес он. – Я останусь.
Сердце болезненно сжалось от прозвучавшей в его голосе благодарности.
Как будто он не привык, что ему рады.
Миллер отвел от меня взгляд – наверное, я буквально пялилась на него – и осмотрел мою безукоризненно чистую комнату с большой двуспальной кроватью и белым покрывалом с рюшами. Всю стену
