она раскрасила под старину. На бампер своей машины она нацепила стикер «Еще один студент в поддержку мира», предпочтя ее наклейке с надписью «Еще одна мать в поддержку мира». В то время как она не ценила себя саму как мать, она также не пыталась оставить обучение для того, чтобы заняться каким-то конкретным делом. Эта грань между душевным заболеванием и тем, что казалось плохим характером, не была мне полностью ясна. Будучи подростком, я просто считала ее обманщицей.
В характере матери смешивались настолько глубоко различные черты, что я просто не могла их понять: я испытывала угрызения совести, находясь рядом с ней. Она ненавидела мою креативность, мою цветущую сексуальность, моих друзей и мои юные взгляды на жизнь. Она говорила о подростковом периоде в насмешливом тоне, словно я должна быть в смущении или даже стыдиться того, что прохожу через него. Каждая положительная деталь, которую можно найти в этом возрасте, становилась объектом ее насмешек и ненависти. Все это происходило во время готовки прекрасных, гармоничных блюд, которые она придумывала и делала каждый день, создавая нам условия лучшей жизни, чем знала она.
У меня было чудесное, спокойное детство, однако подростковые годы для меня стали настоящим кошмаром. В свои двадцать с небольшим лет, когда мне пришлось столкнуться с таким огромным количеством различных проблем, Синди, моя лучшая подруга с шестого класса, выложила все начистоту, так как она провела очень много времени с моей семьей, чтобы увидеть все, что происходит: «Мне очень жаль тебе это говорить, но твоя мать настроена против тебя». Я не испытывала сентиментальности по поводу любви моей матери. Очевидно, что я знала куда больше, чем моя подруга, относительно того, какой ужасной была моя мать. Однако искренность Синди послужила для меня подтверждением того, что я знала. Я преклонялась перед ней за то, что она посмела выразить свою точку зрения и сделала это с такой осмотрительной добротой. Чего я тогда не знала – а она прекрасно знала, – какой хорошей может быть мать.
Моя ситуация была понятна многим. К тому времени, как я сошлась со Стивом, глаза матери смотрели на меня с откровенной ненавистью. Мой тогдашний друг сказал мне, что она считает меня жесткой и искрометной, хрупкой и душевно честной. Некоторые из моих преподавателей в Хоумстеде знали, что у меня проблемы дома, однако никто тогда в действительности не подозревал, что она душевно больна. Я полагаю, что они сводили проблему к напряженным отношениям между дочкой и матерью. После того как отец переехал в другой дом, а моя старшая сестра уехала в колледж, младшие сестры и я начали жить в кошмаре, масштаб которого с каждым днем становился все больше. Без этих двоих никто не мог обуздать ее жестокость, и мать вела себя все хуже.
Первая встреча моей матери со Стивом была обескураживающей. Она сидела с нами на полу и вела себя как подросток, флиртуя и соревнуясь с ним по поводу того, чья литературная проницательность более развита: его или ее.
