Это не сказал нам Воспитатель…Готов ложиться спать?
Мне уже снится сон…
Изображаю храп и думаю во сне,
Кто обо мне заботится? Только мама?
А о Грише и Лёне в Ленинграде?
(Когда я научился читать,
Прочитал где-то:
«Григорий Козинцев и Леонид Трауберг были
Не на много старше нас —
Принятых абитуриентов,
Но уже многое сделали в кино…»
Что это? Где я прочитал?)
Украина – Октябрина… Х-х-р-р…
И мамин голос:
Ну нет же! Наш Октябрь! Спи!
Что?
Может мне приснится?
И приснилось:
Советская Россия, начало 1920-х годов, эпоха НЭПа. Комсомолка Октябрина работает управдом и выселяет на крышу нэпмана за злостную неуплату арендной платы. Там нэпман откупоривает бутылку пива, из которой магическим образом появляется новый персонаж – Пуанкаре. Замечу в скобках, что Пуанкаре был премьер-министром Франции, который был ярым противником советской России. Пуанкаре и нэпман решают ограбить Госбанк СССР, но Октябрина разрушает их планы с помощью товарищей комсомольцев и современных технических чудес. Эксцентричное действие этой немой картины происходило на куполе Исаакиевского собора в Петербурге, на крышах домов, и его даже снимали с аэроплана.
Всё ли у меня в порядке? Почти всё…
Мой свитер – полушерстяной,
С пятидесятипроцентным содержанием шерсти,
Почти тёплый. В печурку мама подбросила
Немного новых дров.
Так какой же сейчас месяц?
Зима? Январь?
Посмотрим на календарь.
Все эти буквы я уже знаю.
Я-Н-В-А-Р-Ь
Я дома один – жду маму…
Она опаздывает уже на час.
Говорила – придёт в шесть.
Терпение, маленький Владимир!
Я должен ждать. Не волноваться и не плакать.
Вести себя, как большой мальчик!
Летом этого года уже шесть.
«Ку-ку!»
Бьют мои любимые часы с кукушкой.
Полшестого:
«Ку-ку!»
Это не ровный час, поэтому песня кукушки
короткая
Эй! Глупая! Повтори, пожалуйста, своё «Ку-ку!»
Вот так.
Можешь чаще?
Как радио?
Нет?
Дура!
Ей кричу!
Единственное развлечение моё – радио,
И оно не поднимает настроения…
Хрипит долго говорящий радио вещатель…
Не Левитан… Эй, глупый чёрный конус!
Где твоя музыка? Хожу из угла в угол…
Останавливаюсь
У окна промёрзших два стекла
Становятся быстро черно-синими,
А включённая ушедшей мамой
Лампочка без абажура
Уже давно
Стала зажжённой, затем – яркой,
Дисциплинированно проецирующей мою
Двигающуюся тень, —
Кино на наших стенах в бугорках…
Эй! Воспитатель!
Ты почти здесь!
Забыл,
Могу пить
Остатки чая, —
Чайник
