засмеялась:
– Потому, что ты страшно туп, Тэкси. Вот почему.
Он тоже засмеялся.
– Ну, может быть, он этого ещё не заметил. Но если, Гвендолин, тебе угодно, то я мог бы совершенно серьёзно…
Он прервался: Джерри принёс большие блюда и поставил их перед ним.
– Кушай, Тэкси, кушай! – сказала Гвинни.
– А ты – за компанию? – спросил он.
– Нет, – ответила она, – этого мне нельзя, увы! Лучше дай мне ещё кусочек льда.
Тэкс повиновался и положил ей в рот лёд.
– Гвендолин, – сказал он, – отучись, по крайней мере, от этого ужасного «увы».
– Как? Ты находишь его ужасным? Можешь мне поверить, Тэкси, оно очень изящно и классично. Все героини так говорят во всех классических произведениях французской литературы. Кроме того, это у меня так хорошо выходит, посмотри только. – Она закрыла веки, медленно открыла их, испустила глубокий вздох, приостановила губы, потянула их назад, сделала глубокий вдох и произнесла томно: «увы!»
– Ну, Тэкси, как?
Выходило очень хорошо. Это вынужден был признать сам Тэкс Дэргем.
Он ел молча, обдумывая при этом, что сделать. Да, было бы лучше всего прямо переговорить с нею – свободно, открыто, начистоту.
Его удивило, что она вдруг притихла. Он посмотрел на неё и, увидев, что она держит в руке маленькую фотографию в рамке, устремил на неё пристальный взгляд.
– Кто это? – спросил он.
Она вздрогнула и протянула ему карточку.
– Ты знаешь её?
– А, женщина! – сказал он совершенно успокоившись. – Я боялся, не Ральф ли это Уэбстер или ещё какой-нибудь дурак, из тех, что всегда вертятся около тебя. Приятельница – ну их, можешь их иметь дюжины.
– Знаешь ты её? – повторила Гвинни.
Только теперь он внимательнее всмотрелся в фотографию.
– Эту-то? – Он подумал. – Кажется, я видел её раз с тобой в «Карнеги-холл» на одном из этих скучных концертов. И не ездила ли ты с ней верхом в Централ-Парке? Впрочем, красивая женщина, – заключил он с видом знатока, – вполне красивая женщина!
– Да, ты думаешь? – спросила Гвинни, прибавив мечтательно: – Она очень красива, очень. Её зовут Эндри…
Своим взором она целовала карточку, которую осторожно и любовно держала в узкой ручке, точно благородную драгоценность.
«У неё каштановые волосы, – мечтательно думала она, – но они светятся и отблескивают красным, когда на них падает свет. У неё очень длинные волосы. А какая ещё женщина осмелится в Нью-Йорке или где-нибудь на этом свете носить длинные волосы? Но она это делает. Эндри Войланд это смеет! Когда распустит свои косы, она может закутаться в них, как в манто».
Думая об этом, Гвинни задрожала.
«А глаза у неё серые, большие и серые, блестящие. Так глубоки эти глаза, что смотришь, смотришь и никогда не видишь в них дна.
