к Мизинцеву.
– Я вас к нему провожу. Только уберу прибор. Кстати, подумайте, как нам назвать его?
– Как! А у вас разве нет названия? – Феоктистов подошёл к доктору и стал помогать ему.
– Есть. Но думал, может вы, что-нибудь свое подскажете.
– Я даже не знаю… Скажите, какое вы ему дали название?
– Ультрафен.
– А что?!. Красиво. Вон, какие прически наводит!
Оба засмеялись.
10
В подземном переходе им встречались люди, в основном женщины в белых халатах. Бердюгин здоровался с ними, слегка кивая головой. Не заходя в “приемный покой”, вышли к лестничному маршу. Поднялись на второй этаж. Войдя в двухстворчатую дверь, попали в холл.
– Игорь Васильевич, нельзя ли пару-тройку листиков бумаги и ручку в ординаторской прихватить? – попросил Анатолий.
– Сейчас, подождите, – Бердюгин повернул налево и по мягкой дорожке прошел в ординаторскую.
Полы в холле были застелены ковровыми дорожками, паласами, у окна – ящики с цветами. В левом углу стоял телевизор на черной тумбочке. У окна, под высоким цветком, журнальный столик с медицинскими журналами, газетами, брошюрами. Справа – кожаный диван и несколько стульев. Обстановка мягкая, располагающая к отдыху. По периметру зала стояли и сидели несколько больных: у кого на руках, у кого на ногах аппараты Илизарова. Больные теплыми взглядами встречали Бердюгина.
Феоктистов с интересом осматривал больничную обстановку, в которой два года назад привелось быть в качестве пациента. В интерьер холла добавилось несколько цветов, их стало больше. На окнах зеленоватые портьеры.
Из ординаторской вышел Бердюгин, держа в руке листочки писчей бумаги и шариковую ручку.
Палата была четырехместная. В ней кроме Мизинцева никого не было. Он лежал у окна, и солнце, заливая ярким светом палату, согревало своими лучами больного сквозь простыню, под которой тот лежал. Мизинцев смотрел на вошедших, но бледное лицо в черных кровоподтеках под глазами и в ссадинах, не проявляло к ним никакого интереса.
Они подошли к кровати. Бердюгин пояснил:
– Он после уколов, местной анестезии. Пожалуйста, недолго, – и оценивающе оглядел больного.
Феоктистов понимающе кивнул и, когда врач ушёл, положил на тумбочку принесенные с собой листы пищей бумаги и ручку.
– Привет, Васёк! – сказал он и присел к нему на край кровати. – Ну, как ты?
Мизинцев что-то хрюкнул в нос и вздохнул.
– Да-а, – сочувствующее покачал головой Феоктистов, оглядывая его. – Здорово тебя отделали. Кто так постарался? Только не говори, что это у тебя наследственное.
На глазах парня заблестели слезы.
– Ну вот, значит, я правильно понял: тебе больно об этом вспоминать. Но ещё больнее будет, если ты не расскажешь, как всё произошло? Это раз. И второе – кто делал тебе столь впечатляющий макияж?
Мизинцев повернул в сторону голову,
