получил чувствительную оплеуху в сопровождении крепкого ругательства, отпрянул – и с трудом увернулся от другого ревущего чудовища.
Пронзительный визг, скрежет, толчок… Николку швырнуло вперед, и он полетел куда-то, под вой сирен и истошный женский вопль: «Ребенка задавили!»
Гимназисту повезло. Разминувшись на какой-то миллиметр с бампером серебристого «ауди», он угодил прямиком под следующий за нею микроавтобус, но, на счастье, водила потрепанной мосгазовской «буханки» успел каким-то немыслимым усилием затормозить. Так что мальчик лишь получил дополнительное ускорение, вылетел на тротуар и бросился бежать, оставляя за спиной визг тормозов, крики прохожих и матюги ошалевших от ужаса водителей.
Николенька остановился только в третьем по счету дворе. Два первых он проскочил, не задержавшись, шарахаясь от экипажей, загромоздивших обочины, оскальзываясь на сером монолите, которым, как коркой, была покрыта земля. Но стоило влететь в тихий, самого обычного вида дворик, как силы оставили мальчика. Николка без сил рухнул на маленькую скамеечку и принялся озираться по сторонам.
Приютивший его дворик казался обыкновенным лишь на первый взгляд. Стоило приглядеться – и тут же обнаруживались несообразности. Двор был вымощен подозрительно аккуратными шестигранными плитами. Небо над ним во всех направлениях пересекали какие-то проволоки; возле окон красовались несуразные белые тарелки с яркими эмблемами и буквами латинского алфавита.
А вывески?! Большие, непривычно яркие, некоторые даже светились. Николенька вроде и понимал, что написано на них – слова знакомые, но повсюду отсутствовала буква «ять». И не только она – положенной в конце многих слов буквы «ер»[7] Николка тоже не разглядел.
Засмотревшись, мальчик не сразу заметил двух девушек, вышедших из соседнего подъезда. Николенька было дернулся к ним, но, приглядевшись, предпочел не трогаться с места. Да что там – будь его воля, он растекся бы по спинке скамейки, сделавшись понезаметнее.
Вид у девиц был совершенно диким. Первая щеголяла в неприлично коротком платье, оставлявшем ноги открытыми куда выше колен, но вот вторая… она напоминала чудище из кошмарных снов. Хотя ТАКИЕ сны Николке еще не снились, и слава богу, а то каждый раз мальчик просыпался бы в холодном поту. С ног до самой шеи девица была затянута в черную лаковую кожу. Одежда эта (короткий жилет и неестественно узкие штаны) была усеяна множеством блестящих пуговиц, заклепок и каких-то рифленых металлических змеек. На шее девицы красовался собачий ошейник, ощетинившийся острыми шипами в полдюйма длиной. На голове же… нет, не прическа. Скорее уж – патлы ядовито-зеленого и желтого цветов; они торчали во все стороны самым беспорядочным образом. Лицо… Николенька только взглянул этому пугалу в лицо – и тут же отвел глаза. Надо сказать, в семье Овчинниковых суеверность никогда не была в почете, но тут мальчика неудержимо потянуло то ли перекреститься, то ли сплюнуть через левое плечо: в ноздрях
Твердый знак, который и правда ставили на конце слов, после согласной.
