освобождаю руку от хватки Хейли, чтобы вытереть слезы с ее щек.
– Кэти никогда больше не влюбится, не будет заниматься серфингом, и я не услышу, как она хохочет над шуткой, пока у нее не выступят слезы и она не завизжит, как морская свинка, – с тоскливой улыбкой продолжает Хейли. – Мы не выпустимся вместе. Папа не поведет ее к алтарю. Она никогда не станет матерью и тетей. И она никогда не состарится вместе со мной и кучей внуков… или кошек.
Я убираю ей волосы за ухо. Прикладываю все усилия, чтобы оставаться спокойным и быть рядом с Хейли, даже если меня убивает то, как ей больно сейчас.
– Внуки или кошки? – тихо переспрашиваю я.
Хейли кивает:
– Мы всегда представляли, как вместе состаримся и будем сидеть в своих креслах-качалках в симпатичном домике на берегу озера. А вокруг нас армия внуков – или, если не выйдет, бесчисленное множество кошек.
Не могу сдержать улыбки, потому что нарисованная ею картина такая странная. Милая, но странная. Но в голосе Хейли столько тоски, и моя улыбка становится все меньше, пока наконец не исчезает совсем. Для меня картина с кошками может быть просто очаровательной фантазией, но для нее и Кэти это было их будущее. Будущее, которого теперь нет.
– Я не знаю, что делать без нее, – шепчет Хейли. Печаль в ее глазах затмевает все остальные эмоции. – Понятия не имею, как двигаться дальше…
– Но ты уже это делала. Ты все лето продолжала жить дальше.
– Только потому, что знала: все закончится шестого сентября. Просто потому, что понимала: никаких последствий не будет. Я хотела, чтобы Кэти гордилась мной, когда мы снова встретимся. Только поэтому я была такой смелой.
– Ты смелая и без нее, Хейли.
Она мне не верит. Я замечаю это по ее поведению. Она не видит того, что вижу я. Она не признает в себе смелую, невероятную женщину, которая прошла через столько боли, потеряла так много, но все еще находит в себе силы бороться. Не ради меня. Не ради Кэти или Джаспера и не ради кого бы то ни было еще. Нет, Хейли сидит здесь, потому что хочет жить, даже если не знает как. И я бы не хотел ничего другого, кроме как помочь ей в этом, но я пребываю в таком же смятении. И это меня убивает.
– Иди сюда… – бормочу я.
На этот раз она не целует меня, но обнимает и утыкается мне в шею лицом. Ее теплое дыхание касается моей кожи. Неровное. Прерывистое. Ее плечи трясутся. Меня разрывает изнутри, но я крепко держу ее. Как и на плато, я просто обнимаю Хейли. Столько, сколько она захочет.
Понятия не имею, как долго мы так сидим. Снаружи постепенно начинают доноситься привычные звуки, словно мир медленно пробуждается – проезжающие мимо машины, первые прохожие, останавливающиеся перед витринами, чтобы поболтать, смеющиеся и визжащие дети. Даже в закусочной этажом ниже нас становится громче. Посетители приходят и уходят. Голос Бет эхом разносится по комнате. Приглушенные голоса и музыка там, внизу, воспринимаются как отдаленное
