их явно разочаровал.
– Может, на хинкал зайдешь?
– Нет, спасибо. Мне пора.
– Ну, ладно. Давай.
На вершину мне расхотелось и я пошлепал вниз, в город. А за спиной, в рюкзаке, рядом с ручкой, блокнотом и электронной книгой лежал мой дорогой фотоаппарат.
Звонок из Махачкалы
1.
Налево глянешь – море плещется.
Направо – горы простираются.
Гостиница – старьё, скворешница,
над городом торчит, качается.
На перекрёстках полицейские,
у каждого в руках «Калашников».
Летейские и семендерские
в бутылках позади лавашиков.
Часам к двенадцати – безветрие,
жара лежит платком подсолнечным.
ЧуднАя, дивная симметрия:
вода, вода/хребты. Испорченным
звоночком дребезжит, брыкается
артериальное давление.
Махачкала – форпост, красавица,
кавказское стихотворение.
2.
Надпись «Гимры» на бесхозном вагоне.
Здесь не до шуток, пойми.
Штиль, красота, ни стрельбы, ни погони,
маленький-маленький Ми-
24 стрекочет, рокочет,
близится… Ррраз. Пролетел.
Я же сказал, не до смеха. Короче,
всё это – новый раздел
в книге террора и антитеррора
местного… Ой, не грусти.
Съешь абрикос на краю разговора
горя, отчаянья и
зыбкой надежды на фоне погрома…
Да уж, хорош абрикос.
Пробный раскат перезревшего грома.
Словно состав под откос.
3.
Ах, какой вид на Махачкалу
из Тарков ясным июльским днём.
Переполняется окоём городом,
Каспием. Dodjer blu, —
синий, по-нашему говоря, —
навсегда с той стороны тепла.
Тут – лабиринт, зелена гора.
Радио булькает: «Бла-бла-бла».
Тащится в гору Toyota. Эх,
отойди в сторону, экстремал.
То ли джигита пробрал успех,
то ли джигит его проморгал.
Дерево, камни, аул-баул.
Селфи у кладбища, на углу.
А какой вид на Махачкалу!
Так накрывает, что караул.
4.
За Буйнакском посты-блокпосты.
Мелкий дождь засевает предгорье.
Диктофон – чтобы впитывать горе.
Фотокамера – для красоты,
для
