колоть. Это первый укол из пяти, назначенных ему в день.
– Это почему?
– Потому что ты на нее гонишь с самого ее появления. Сперва потому, что она шумела посреди ночи, затем потому, что ты не одобрял ее распущенность. Ты бесился, что она студентка и обливается духами, а потом начал возмущаться, что она расхаживает по дому в обтягивающих майках и спортивных трусах, будто у нее нормальной одежды нет. Притом что сам ты ходишь по квартире и даже по этажу исключительно в нижнем белье. Я настолько хорошо изучил очертания твоего дружка, что узнал бы его из целой шеренги вернее, чем свой собственный.
– Не понимаю, как по моим словам можно заключить, будто она мне нравится, – я не стал комментировать шпильку насчет очертаний моего дружка, потому что квартира моя, буду ходить как хочу. Если Нолану тоже хочется разгуливать налегке, я не против, только он быстро замерзнет, у него кровообращение так себе.
– После Пенни ты ни об одной женщине столько не говорил.
– Это имя здесь под запретом. Не произноси его.
Пенни была моя последняя почти серьезная подружка. Я разорвал отношения, потому что Пенни больше заботило, сколько лайков соберут в соцсетях ее селфи со мной, а я как человек интересовал ее меньше.
– Я что, я ничего. Просто впервые за долгое время что-то помимо хоккея разожгло огонек под твоей задницей.
– Раздражение – это не огонек.
– Ну-ну, продолжай отрицать очевидное, Шиппи, – брат задрал рубашку, удерживая подол зубами, сжал двумя пальцами складку кожи – ему пришлось ссутулиться, потому что он довольно тощий, – и глубоко воткнул в тело иголку.
– Какое еще очевидное?
Нолан опустил рубашку и потер место укола.
– Я же видел, как ты подолгу смотришь в глазок по утрам, ожидая, когда она выйдет!
– Это не потому, что она мне нравится!
– Ну еще бы. Если тебе нужны советы по части личной жизни, я к твоим услугам, брат.
– Сдались мне твои советы, я и так склею кого надо. Была бы девица стоящая.
Чаще всего мне просто лень напрягаться.
– Только не забывай, что твое красивое лицо со временем подурнеет и шевелюра рано или поздно начнет редеть, – брат взъерошил мне волосы. Я хлопнул его по руке. – Повышай коммуникабельность и учись флиртовать, иначе так и будешь справляться вручную остаток жизни.
– Судя по всему, – я указал себе на пах, – я теперь долго не смогу кого-то ублажать. Даже сам себя.
– Это, конечно, хреново, – Нолан собрал свой инсулиновый набор и легко поднялся на ноги. – Тебе еще что-нибудь принести? Я сегодня работаю всего четыре часа, лекций нет, вернусь рано.
– Да нет, спасибо за заботу.
Я смотрел в потолок и думал о соседке, мелкой сестре Рука Боумена, которую изводил несколько недель – сперва из любопытства, а потом из злорадства при виде ее смущения. Потому что я считал ее… короче, той, кем она не являлась. Своим поведением она, как мне казалось, оскорбляла мои моральные принципы.
Нолан
