Онже. – Просто не всем дано поднимать бабки. Это все фуфел – то, что ты здесь по обочинам наблюдаешь. Вот я тебя завтра в один поселочек свожу, – Онже кивает на пропуск, приклеенный к лобовику, – там все куда махровей устроено. Ну а самые мохнатые так забурились, что ты и близко к ним не подступишься. Вон, глянь!
Справа от нас высится исполинских размеров забор, сложенный из щитов какого-то турбокосмического рода пластмасс. Все, что за ним виднеется, это верхушки мачтовых сосен. Ограда тянется сотни метров, прежде чем на повороте дороги прерваться каменными вратами, выложенными крепостной аркой. К арке пристроено здание охраны, вдоль шлагбаума прохаживается часовой.
– Это только первый пункт контроля, внешний, – поясняет Онже. – Дальше еще один, посерьезней, с досмотром транспорта и проверкой документов. А внутри поселка постоянно отряд ОМОНа дежурит. У них тут круглосуточный пост: им государство за это деньги башляет, да еще те, кто живут здесь, приплачивают. Таких людей ты в открытую не увидишь, они вообще по магазинам не ходят. Зато одним телефонным звонком лимон за лимоном себе на счета кидают. И мы бы так могли, понимаешь? Надо только включать мозги – и работать, работать, работать!
Онже с остервенением колотит ладонью по рулевому колесу. «Включать мозги» – одно из его излюбленных выражений. Всю жизнь, из года в год Онже выводит мозги на новые мощности, включает и включает, добавляет току и добавляет. Он уже как машина, каток, готовый проехаться по всем одушевленным и неживым препятствиям, столько лет отгораживающим его от момента триумфа, экстатического мига, когда весь мир, наконец, падет у его ног.
– Я когда по юности здесь развернулся, мне с одним типом выдалось пообщаться, – рассказывает Онже. – Молодой делец, грамотный, очень серьезным людям вел бизнес. Так вот он мне и объяснил тогда: в сутках двадцать четыре часа, и надо восемь из них посвятить сну, а шестнадцать работе. И тогда у тебя МОЖЕТ БЫТЬ что-нибудь и получится, понимаешь?
Возможно, Онже прав, и все что нам мешает сколотить состояние, так это лень и боязнь взяться за дело, которое потребует всецелого напряжения внутренней энергии. Если проблема только в этом, тогда нет никакой помехи. Не умеем – значит, не поздно научиться. Главное – хотеть. Как гласит какой-то древний рекламный слоган, хирургически врубцевавшийся в память, «Из ста процентов выигравших сто процентов сделали попытку сыграть».
– Хочешь, я скажу, в чем твоя проблема? – деликатно прокашлявшись, Онже бормочет сквозь насмешливую полуулыбку. – Живешь ты бесцельно, ни к чему не стремишься. Пока в твоей жизни реальная цель не появится, ты так и будешь на депресняках сидеть, тоскуя по ушедшему поезду. Ты в лагере разве часто на депрессухе торчал?
В лагере некогда предаваться унынию. Все что там ни происходит, что ни случается, – служит как бы промежуточным этапом между жизнью «до» и «после». Вся жизнь подчинена единственной цели: выйти на волю. На фоне тюремных
