за телефон и тыкает в клавиши, поминутно озираясь и что-то кому-то поспешно докладывая в трубку. Посмеиваясь над незадачливым сутером, мы принимаемся демонстративно закусывать пиццей: мол, никуда не спешим, приехали на свой пост, все в порядке.
Не успеваем съесть по куску, как во двор заезжает еще одна тонированная «Лада», одиннадцатой модели. Из нее выходит пожилой грузный мужик. Малоросского вида физиономия, усы гитлером, он подходит к таджикской «десятке» и толкует о чем-то с водилой.
– Главшпан, по ходу, – с набитым ртом шамкает Онже. – Явно мусорской породы смотрила.
Когда боевая машина путан возвращается за очередной партией десанта, Онже добавляет нам несколько минут хохота: неожиданно включив дальний свет фар, он освещает момент погрузки. Мечутся проститутки. Дергается «шестерка». Заводит машину главсутер. Мы ржем, надрываемся всей троицей: Онже, я и наш общий друг Веселый Гандж.
– Прикинь, как мы на измену их высадили! – хлопает себя по коленям Онже. – Вот так несколько дней заставить понервничать, и можно реально их нахлобучить. Хотя бы штукарей на пять, сорвать за раз – как думаешь, брат?
Всхлипывая от смеха, я могу думать только одно: положительно. Со следующей недели я с концами перебираюсь на Рублевку. Как только скатаюсь в Рязань и навещу родичей, сразу же соберу манатки и распрощаюсь с обрыдлым мне двором-ямой у Кравченских прудов, с Гадкой бабкой и со всем этим таджикским пиздопродажным бизнесом. Почему же не бомбануть напоследок?
Бледной молью в освещенный фарами пятачок перед подъездом впархивает Жаворонок. Занавеска окна на третьем этаже отдергивается в сторону: Гадкая бабка конспектирует вновь прибывших в стучальный журнал. Мы сигналим, и Жаворонок легким облачком конденсируется в машине.
Нью-эйдж толкинистка, моя последняя пассия то и дело говорит мистические глупости загадочным тоном, словно только что вылупившаяся из яйца энигма. В книжках Паланика или Кинга она подчеркивает шариковой ручкой или фломастерами строчки, касающиеся практического колдовства: мечтает заделаться ведьмой. Если я вижу сны, которые внезапно сбываются, Жаворонок тотчас относит эту особенность на свой счет. Мол, у нее пипец какая сильная энергетика: она распространяется по всему космосу и ближайшим его окрестностям с ультрапупической силищей, а все остальные люди ее только улавливают.
Онже скептически осматривает гостью: та выглядит огородным пугалом из Средневековья. Обвешана золотистыми бирюльками, деревянными гремелками, обтянута бесформенными шуршащими лохмотьями, и смотрит на нас вермишельно-протяжным взором: привееет!
– Эй-эй, детка, ты не перекуришь? – беспокоится Онже. Получив от него забитую папиросу, дельфийское пугало смачно раскуривает штакетину и втягивает в себя разом полкосяка. Жаворонок мстительно возвращает ему взгляд сверху вниз и прохладно заверяет: ничуть. Час назад уже курила, а еще съела колесо какого-то стимулятора, а еще продолжает пить пиво – вот оно, в левой
