на стул, Маршал проводил письмоводителя и вернулся в комнату. Девушка сидела, спрятав лицо в ладонях. Спина ее тряслась, и время от времени через плотно прижатый к лицу платок прорывались всхлипывания. Константин Павлович принес воды, но Зина лишь махнула рукой. Выплакавшись, она подняла мокрые глаза на Маршала:
– Костя… Вы же найдете его?
Тот пожал плечами:
– Ну конечно найдем. Постараемся. – Он погладил Зину по плечу. – Ну хватит, что ты? Вот уж не думал, что ты у меня такая впечатлительная.
– Ей… Ей было очень… больно? – Снова в уголках глаз у Зины заблестели капельки.
– Павел Евгеньевич, наш доктор, говорит, что она, вероятнее всего, потеряла сознание после нескольких ударов. А потом, когда пришла в себя, он ее и задушил… Ну Зина, да что ж такое?..
Уже совсем не стесняясь, Зина заревела в голос, совсем как в детстве, не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Ей было очень жалко Катю, себя, весь этот жестокий сумасшедший мир.
– Ведь только вчера, – сквозь рыдания выдавила она, – только вчера я с ней, с живой…
Маршал нахмурился:
– Зина. О чем ты? Что было вчера?
Девушка сделала над собой усилие, подавила очередной стон, хлюпнула носом, сглотнула:
– Катя Герус – мы с ней дружили в гимназии. Я вчера пила с ней кофе в «Квисисане».
Глава 8. Первый подозреваемый
Раскрытые по летнему времени окна всех трех этажей «Квисисаны» заливали светом Невский, будто насмехаясь над маломощными уличными фонарями. То и дело хлопали двери, впуская внутрь и выплескивая обратно на проспект шумные компании. Весело и пьяно хохотали девицы, напротив вывески поминутно останавливались пролетки, подвозя все новых гостей, будто и не третий час ночи стоял на дворе. Из окон второго этажа доносился приятный тенор – невидимый певец, явно и довольно удачно подражая манере Большакова[6], старательно выводил:
Мимо палаццо мы дожей,
Мимо Пьяццетты колонн
Плыли с тобою… О, боже,
Что за чарующий сон![7]
Константин Павлович отошел в тень афишной тумбы, достал из заднего кармана брюк маленький плоский револьвер, откинул барабан. Предосторожность, вероятнее всего, окажется излишней, но береженого, как говорится… Удостоверившись, что все гнезда заполнены, он сунул оружие сзади за пояс, поправил пиджак и направился к звенящим и слепящим вратам.
Внутри, как и ожидалось, было дымно, шумно и душно от смеси запахов разного табака, мужских и женских духов и других менее приятных ароматов. Пробившись к стойке, он жестом подманил рыжего буфетчика и проорал ему в ухо:
– Кто работал вчера утром?!
Тот в ответ отрицательно замотал головой, показывая на уши – мол, не слышу ничего, махнул рукой в сторону небольшой черной дверки справа от буфета и, повернувшись к Маршалу спиной, направился в указанном направлении. Константин
Большаков Николай Аркадьевич (1874–1958) – артист оперы (лирико-драматический тенор), камерный певец. Дебютировал в 1899 в Петербурге. В 1901–1905 годах пел в опере Народного дома (Петербург), в 1906–1929 годах солист Мариинского театра.
Серенада «В Венеции» написана композитором Георгием Васильевичем Готом на стихи Великого князя Константина Константиновича Романова (подписывался псевдонимом К.Р.). Входила в репертуар Н. А. Большакова.
