в доме все еще спали и солнце только-только коснулось своими ласковыми лучами деревянной покрашенной в розовый цвет стены, Витя сбежал из дома. Мать не слышала, как он ушел. Она провела бессонную ночь. Чтобы не разбудить домашних, она тихонько плакала, вытирая слезы комочком батистового платочка. Лишь под утро она заснула.
Витя оделся и на цыпочках вышел из дома. Он не знал, куда он пойдет. Ему было все равно. Но ему не хотелось оставаться там, где для него было все кончено и нужно было заниматься только одним: готовить новый домик – «гробик».
Он шел по проселочной дороге. Невдалеке потянулись перелески, солнце уже припекало. Витя укрылся от зноя под тенистым пологом леса. На краю поляны он увидел пасеку. Кто-то на ней работал в белой одежде. Витя хотел есть, его мучил кашель. Пасечник, еще крепкий старик, поднял голову и посмотрел на Витю. Витя подошел.
– Ну, что, малец, заплутал?
И тут совершенно неожиданно на глаза Вити навернулись слезы:
– Какой заплутал, умру я, дедушка!
– Что это ты, молодец красный, умирать собрался? Что за слезы?
– Врач сказал, что туберкулез не лечится.
– А ну постой, – дед скосил глаза куда-то вдаль, словно заглянул в какую-то ему одному ведомую книгу судеб, и, вернув взгляд обратно на Витино лицо, уверенно сказал:
– Дурак твой врач, до старости будешь жить!
У Вити мгновенно высохли слезы:
– Почем знаешь, дед?
– Знаю! Где живешь – то? Поди, матери скажи, что нашел травника, мол, он меня взялся полечить… А то мать-то волнуется.
Дед сдержал слово. Витя ходил на пасеку, помогал как мог старику. Тот поил его травами, подробно рассказывая, какая травинка чего лечит. Ходил Витя вместе с дедом и в сосновый бор, живицу собирал. Делали они надрезы на стволе сосен; в отщеп ставили картонные стаканчики. Туда за несколько дней натекала смолистая живица. Из нее дед выпаривал самопальный живичный скипидар и заставлял Витю вдыхать пары подогретого скипидара.
После двухчасовой ингаляции оба шли снова в сосновый бор, где дед учил Витю петь – надо было легкие разрабатывать.
– Да не ори ты, чувствуй мелодию, – поучал он подростка.
– А разве от мелодии болезнь пройдет?
– Пройдет еще как!
Они на два голоса пели все: и «Боже царя храни», и «Дубинушку», и «Разбойничков».
– Главное, не выходи из мелодии, веди ее, – поучал дед…
Болезнь отступила. И это было чудо. Ибо кавернозный двусторонний туберкулез, именно такой, какой был у Караваева, не лечится даже современной медициной.
Жизнь манила…
Жизнь манила Караваева своей неизведанностью. Его интересовало буквально все. Он спешил жить. Вот он студент железнодорожного техникума – осуществилась его детская мечта стать машинистом, разобраться в хитросплетениях железнодорожных путей… Эти пути так похожи на судьбы
