а шоссе с поднятой рукой, и ему ничего не светило – ни дальний свет фар отсутствующих машин, ни солнце, задолбавшееся ждать, когда Лёха поймает попутку, и севшее за горизонт без него. За свою жизнь Лёха объехал практически всю Европу сначала вдоль (Польша – Германия – Бельгия – Нидерланды… о, Нидерланды!), потом поперек (Финляндия – Дания – снова Германия – Австрия – Италия), и даже собирался покататься до самого Гибралтара, когда черт, именуемый чувством патриотизма, не пришел и не сказал ему: «Лёха! Ты видел в жизни многое. Ты ел пиццу в Милане и пил пиво с бюргерами. Ты знаешь, почем колбаса в Дании и фунт лиха в Австрии. Но ты никогда, ни разу в жизни своей не был на озере Байкал, не ездил по Золотому кольцу и даже не бывал в Таганроге. Пойдем-ка, Лёха, за палаткой и спальником, и рванем-ка, дружище, не на запад, а на восток!» Так сказал ему черт, и черта можно было понять, потому что за полчаса перед тем финны отказали Лёхе в шенгенской визе. Чтобы не отаптывать пороги другого посольства, а также по прямому наущению черта, Лёха списался с друзьями из разных городов… и намертво застрял под Рязанью.
Лёха достал зажигалку, некоторое время поизучал карту, а потом решительно свернул на грунтовку в сторону леса. До ближайшего населенного пункта по карте всего-ничего, не больше часа, зато там есть колодец, а если повезет – кто-нибудь приютит голодного невезучего путешественника. Взошла большая, глазастая Луна. «В черном-черном лесу… в черном-черном доме… – бормотал он себе под нос, чтобы шагать было не так скучно, – живет маленький-маленький поросенок!»
Справа по курсу, совсем на опушке леса, показался дом. Черной, пугающей тенью он стоял неосвещенный, окруженный невысоким заборчиком и маленьким садом. В саду, несмотря на позднее время и темень, слышно было, как что-то копают – вонзают лопату в землю на полный штык, отбрасывают в сторону, снова вгрызаются в почву. Самым разумным было бы подойти и попросить помощи прямо тут же, но что-то отталкивало Лёху. Черный дом, черные окна… Поселок-то, в сущности, рядом. Все-таки как-то спокойнее, когда людей вокруг побольше.
Автостопщик не углубился в лес и на сто метров, как впереди, довольно далеко, послышался волчий вой. Лёха встал посреди дороги, не зная, на что решиться. Звук, остановивший его, повторился – теперь уже ближе. Тут уже, наверное, разыгралось Лёхино воображение, но ему показалось, что он слышит треск ломаемых веток. Еще немного, и волк, голодный, очумевший от полнолуния, набросится на него! Лёха сделал шаг назад, другой, третий, потом развернулся, и стремглав помчался обратно к дому. Дом – это люди. Люди – это значит, уже не один. И кто-то же там что-то копал… может, капкан устанавливал? На волка?
Меньше, чем через полминуты Лёха осторожно стучал в двери темного дома.
– Чего тебе? – раздалось из-за угла. Парень пошел на голос.
– Здравствуйте! Я автостопщик, я тут заблудился немного. Хотел лесом пройти, а там волк воет…
– Переночевать, что ли, хочешь?
– Ну да. Мне много места не надо, мне где бы спальник положить.
– Да не вопрос, – голос был хриплым, низким, скорее всего, прокуренным. – Тебя как звать-то, малец?
– Лёха, – честно ответил Лёха.
– А меня Кабаныч. Ну, друзья так называли, и ты тоже можешь. Да ты садись, я сейчас закончу, в дом пойдем. А то волк… – волк завыл, словно отзываясь, – где-то близко уже.
– А вы где? – молодой человек, как ни всматривался в темноту, а хозяина разглядеть никак не мог.
– Да тут я, тут, – лопата снова зашебуршала по земле. – Яблони я окапываю.
– А чего ночью?
– Бессонница. Вот, борюсь с бессонницей, как могу.
Волк завыл где-то уже совсем рядом.
– Оп-па, – сказал Кабаныч. – Что-то он шустро. Пошли, Лёха, в дом, пока не поздно.
Хозяин оказался очень низкорослым, Лёхе едва ли по локоть, грузным, но проворным – он быстро отпер дверь, пропустил гостя и закрыл тяжелый, металлический засов.
– Я этого волка знаю, – сказал он хриплым басом. – Он каждое полнолуние приходит. Главное, утра дождаться, он тогда сам уйдет. Не знаю, чем он там питается в лесу, но на нас с тобой пусть лучше не рассчитывает, правда, Лёха?
Парень молчал, сердце колотилось. Вот, блин, попал в передрягу. Хозяин почувствовал, что гостю не по себе, и, спохватившись, сказал:
– Ты ж есть, небось, хочешь с дороги. Я сейчас. У меня картофельное рагу есть, кабачки пожарены. Электричества в доме нету, вон там, на столе в комнате, свечка. Ты проходи, не стесняйся. Ужин разогрею и принесу.
Лёха прошел в комнату, нащупал свечу, запалил. Дом был самый обыкновенный, разве что деревенский, да еще холостяцкий – простецкая кровать, очень низкая, широкая, покрытая лоскутным одеялом; стол, который хозяин, видимо, срубил сам;
