и напевал уже что-то себе под нос. – Потому что ночь тиха, ночь тепла, спать ложиться пора. Как сформулировал артист Хенкин. А дети – не помеха, как пишут в объявлениях рубрики знакомств.
Я отошел от компа.
– Эй, ты где? И кого нужно играть? Как всегда статист?
– Примерно, – мне подвернулось любимое выражение бывшей жены. – Вот, послушай, что пишут: «Указание мужчинам: лицо чисто выбрито. У женщин маникюр». Гениальная фраза.
– Не гениальная, а генеральная, как будто могло быть наоборот. Усы сбривать будешь?
– Не дождетесь. Взрыва легче дождаться. И вируса.
– Какого?
– Не суть.
– Ну так что, по люлям? – нетерпеливо гудел Рябой.
– Тебе рано вставать?
– Нет, просто холодно и сыро.
Странным образом я задерживал Рябчикова, хотя мне уже давно надоел и этот разговор, и его нудный голос.
– Кстати о сыре. Корешей и вонючий сыр в Германии называют иногда старыми шведами, – брякнул я без всякой надобности. – Хотя на сыре вроде бы швейцарцы специализируются. А то, что ты про точку замерзания изрек… Я, честно говоря, думал, что богатырское спокойствие как раз для старых шведов характерно.
– Стереотипы. Давай вернемся к твоему кино.
– Я тебе все рассказал. Еще обещают в Люксембург пригласить.
– Опять фильм?
– Не суть.
– Да, что ты заладил, не суть, не суть. Как барышня! – напоследок Рябой решил выразить недовольство. – Между прочим, Люксембург… занят. Однако хороший бензин там дешевле.
– Что-то я тебя не понял, кем занят? Не смог дозвониться?
– Не кем, а чем, – Рябой снова зевнул, – народ там занят управлением. Управляют всем Бенилюксом. Но Швейцария лучше, несмотря на цены. Цены высокие у всех «швов». Шведы, правда, не любят русских. Со времен короля Карла. У них даже выражение есть: ты что, русский? Это, если кто-то козлит. Или злит. Или мозолит.
Тут Рябчиков задумался и произнес неожиданно-распевно:
– Можно, правда, рвануть и в Грецию. Вместо Гельветии…
И добавил жестче:
– Ведь греки – это не нация, а идея. Идея справедливости. Человек, отрицающий данную идею, не может считаться греком. Ты слышал, что первым коммунистом был комедиограф Аристофан?
– Чего?
– Да, да, не удивляйся. У Аристофана бедность в споре с богатством говорит, что именно она – двигатель прогресса. Будь все богаты, человеки не пошевелили бы и пальцами. Не обойтись нам без комиссаров в огромном море компромиссов. Пойду спать.
Ощущение, которое подарил следующий день, трудно облечь в несколько фраз. Казалось, что со всего города явились люди без места и жалования по случаю сезонных работ. В большом павильоне – не съемочном, а соседнем – угрюмый и монотонный народ (редкие красивые женщины где-то растворились) выстроился в очередь – кто за, а кто уже с
