делала внучка знакомой старушки, но эта своеобразная «политинформация» явно вызывала интерес у окружающих. Став совсем старенькой (почти до 97 лет в здравом уме и твердой памяти дожила), сидела на лавочке и угощала соседских детей конфетками, которые на всякий случай носила в кармане, – суета окружающего мира перестала интересовать ее.
У бабушки был своеобразный говор, она употребляла много просторечных слов: «потрусить» вместо «посолить», «побластилось» вместо «показалось», «дюже» вместо «слишком», «очень», «поворот» у нее был «повертка». Свободно обращалась с буквой «в» – «улица» у нее была «вулица», «умник» – «вумник», а вот «вкусно» звучало как «укусно», а «внучик» как «унучик». Могу представить себе реакцию моей мамы-москвички, аспирантки университета, когда ее вернувшаяся из Тарусы и только начавшая говорить дочь выдавала что-то вроде: «Я вышла вонки» (гулять) или «Глянь-ка! вона птушка мне побластилась».
Высшей бабушкиной похвалой человеку было определение – «сурьезный»; когда сердилась, протяжно говорила: «Какая ты интересная!» или «он такой интересный!». Злых, ругачих слов, особенно упоминающих некие злые силы, не говорила никогда.
Речь свою бабушка пересыпала поговорками и прибаутками. Когда родился мой младший брат, выбор его имени стал труднейшей задачей из-за того, что бабушка в это время гостила у нас дома (а точнее, была выписана сидеть со мной и помогать по хозяйству в трудный для семьи период). На каждое имя у нее тут же, невзначай (произносилось это всегда тихо и в сторону), находилась присказка. «Антон – голова комком», «Филипп – к попе прилип», и так по каждому имени. Родители злились, призывали друг друга не обращать внимание на глупости, но поневоле попадали под магию слова. В конце концов «Андрей – ходи бодрей!» показалось наиболее нейтральным, и Андрюше позволили стать Андрюшей.
Свои рассказы бабушка начинала знаменитым зачином: «У нас у Тарусе такой случа́й был…» Далее следовали истории, подчас непредставимые, доставлявшие ей большое удовольствие. Например, про мужика, который домой три дня не приходил. Жена плакала, думала, что погиб. А он пришел, ободранный, вялый и рассказал, что его встретили в поле странные люди (чаще всего в рассказе они были «американы» или «мириканцы», бабушка не доверяла всем иностранцам вообще), силой открыли рот и влили в него какую-то неизвестную жидкость. И он вроде после этого проснулся на чужом сеновале и с головной болью. Не знаю, правда ли моя смышленая бабушка верила этим историям, но рассказывала их с удовольствием.
Имела бабушка твердые, усвоенные с молодости, представления о многих вещах. Нам они порой казались нелепыми, хотя я понимаю теперь, что были вполне здравыми. Так, бабушка очень боялась грозы. Когда начинал грохотать гром, она гасила свет по всей квартире, на розетки вешала резиновые галоши от валенок и тихо-тихо сидела на своей кровати. Мы, дети, умудренные школьным образованием, рассказывали ей, как действует громоотвод,
