Вправо по линии в цепь!..
Пошли тише. Держим равнение. Некоторые сняли с ремня винтовки. У меня сердце не на месте.
Тихий идет левее меня. Справа Шутько, дальше терец Богомолов. Шутько волнуется и оглядывается. Тихий все время отпускает анекдоты. Он косится на своего соседа слева цыгана Савку, – чудака, над которым смеется вся рота, и уже в десятый раз повторяет вполголоса анекдот о том, как одного цыгана взяли на войну, а жена его пришла к воинскому начальнику и молит: «Отпустите моего Кирилла, невже[41] без него на войни нельзя обойтись!» – хохочет Тихий, «моргая» цыгану.
Савка принужденно улыбается, но видно – он боится. Тихий тоже шутит, а сам посматривает вперед, иногда восклицая:
– Ой, ой! Да их три цепи… и вон, и вон… Эге… ребята…
– Вторая, стой! – раздается сзади голос батальонного, он на лошади. – Дай подтянуться резерву.
– Третья, правильно идти! – через минуту кричит он. – Что сбились, как бараны……… – выругался он и помчался к третьей роте.
Остановились. Снег начал стихать. Поджидаем резерв, через 5 минут двинулись опять.
«Та-та-та-та-та-та-та», – застучал слева пулемет.
«Трах-тах-тах», – поднялась слева ружейная стрельба.
Первая рота вступила в бой. У красных было заметно движение. Они рассыпались в цепь.
– Пулеметы на фланги! – кричал сзади батальонный, переносясь от одной роты к другой.
Красные уже отчетливо видны. До них шагов 800. Они идут не то цепью, не то группами, не разберешь. Прямо растянутой по фронту толпой.
– Вторая! Ложись!
Легли за бугорок. Как раз на меже, на сухой бурьян, покрытый снегом. Спустили с предохранителя. Какая-то группа всадников, человек 40, мчится со стороны красных по фронту к нашему правому флангу.
– По кавалерии… двенадцать… – пронеслось по цепи.
Протянулись руки к прицелу, нервно задвигали хомутик прицела и замерли.
– Рота-а-а! Пли!
Грянул залп, защелкали затворы.
Кто-то выстрелил еще раз. Другой, третий – и пошла беспорядочная стрельба. Пулеметы заливались справа и слева. Всадники рассыпались и начали поспешно удирать. Красные открыли огонь, над нами засвистели пули, но красные шли. Все ближе и ближе.
Наши отчаянно стреляют. Не знаю, чем я разрезал руку, вероятно, когда вставлял обойму, и не почувствовал. Красные легли. Слева отчаянный бой, и однажды раздалось «ура!», кто кричал, наши или они, не знаю. Вдруг над нами с нашей стороны провизжал снаряд и разорвался между нами и красными.
– Ребята! – радостно крикнул кто-то. – Пятая батарея бьет, полковника Думбадзе[42], сейчас красные будут драпать!
Сзади нас всё летели и летели снаряды. Они рвались то впереди, то позади цепи красных. Вдруг один ахнул прямо в гущу их пехоты. Там закопошились и приникли к земле.
«Бум, бум, буууух! бум, бум, ууух! Бум, бум!» – беспрерывно
Неужели (
